Тщательно все взвесив, можно утверждать, что после заключения мира в Като-Камбрези и накануне случайной смерти Генриха королевство находится в равновесии, которого, в сущности, оно никогда и не теряло. Страна — на вершине экономического и демографического благополучия, постепенно нараставшего в течение ста лет Возрождения, благодаря которому были восстановлены и обновлены основы промышленности, торговли, градостроительства. Франция середины XVI века — это империя с обилием хлеба, вин, сукна, тканей и соли, вызывающая восхищение путешественников. В актив монархии надо зачислить и такой важнейший факт: дворянская знать спокойна или на время успокоена. Времена Прагерии, Лиги общественного блага, «безумной» войны и просто недисциплинированности коннетабля Бурбона кажутся — обоснованно или нет — очень далекими. Внешняя политика после нескольких шумных успехов и скоропроходящих неудач переориентируется на восток и северо-восток, где находятся, как показало тщетное использование других возможностей, подлинные шансы государства. Наше будущее на Востоке (но не на слишком удаленном). Юг, хотя и не забыт, отныне в силу обстоятельств рассматривается с большей осторожностью.
Однако прекрасные национальные шпалеры едва скрывают некоторые трещины. Пауперизация, начавшаяся при Франциске I, становится отныне постоянным явлением, она дает о себе знать, и нет оснований, чтобы было иначе, так как длительный демографический рост не сопровождался адекватным ростом богатств (хотя они из века в век и увеличивались), чтобы обеспечить каждому из низших слоев общества достойные доходы, которые отмечались 100 или 80 лет назад. Плохой урожай 1556 года даже породил на севере Франции настоящий продовольственный кризис, такой, какие регулярно случаются с 1520-х годов. Бунты 1548 года в Ангулемской провинции и в области Бордо в связи с ростом соляного налога предвещают цикл крестьянских войн и городских мятежей, которые наложат отпечаток на весь XVII век: восстания на юго-западе в 1548 году (после инцидентов в 1542 г.) были первой ласточкой. Правительство Генриха и Монморанси решилось даже в этой связи действовать по принципу «и нашим, и вашим». И такой подход станет типичным. С одной стороны, оно жестоко подавит бунт ангулемских и жирондистских повстанцев, среди которых были крестьяне, священники, буржуа, мелкое дворянство. А с другой, приказав казнить десятки повстанцев, оно уступит в основном. У юго-западных провинций (до 1789 г.) будут окончательно выкуплены и перепроданы тяжелые соляные налоги северного типа, которые администрация стареющего Франциска и делающего первые шаги Генриха сочла возможным навязать им на первом этапе фискальной прожорливости и иллюзий — преждевременную интеграцию. Восставшие навели порядок в этих гиперуравнительных мечтаниях.
В борьбе с ересью такие полумеры исключены. Нет больше места для колебаний, которыми отличался Франциск I в начале своего правления, когда религиозные конфликты, пока еще недостаточно обнажившиеся, были как «ночное морское сражение», в ходе которого трудно отличить друга от врага, ортодоксию от инакомыслия. Но так было до 1534 года, до дела с афишами. Генрих же с самого начала проводит политику «отлучения», которую детально отработает его далекий преемник Людовик XIV. В королевстве не должно быть места для некатолической веры, называйся она христианской или даже более (гипотетически) христианской, чем официальные верования действующей Церкви.
И тем не менее, несмотря на несколько экстремистских попыток, изложение законодательного обоснования которых займет слишком много места, Франция в 1550-1560 годах при всей своей враждебности к кальвинизму не станет, как Испания, страной инквизиции. Конечно, в соответствии со сложной и порой противоречивой юриспруденцией, которая формируется в течение десятилетия в середине века, церковные судьи рассматривают дела о еретических «преступлениях». Однако последнее слово зачастую остается за светскими судьями, в особенности когда скандал становится публичным. По этим делам нормально функционируют канонические системы апелляции снизу вверх, начиная с местных сеньориальных судей до Парламента, включая местные трибуналы, судебные разбирательства на уровне сенешалей и административно-судебных округов. Так формируется прочная, порой жестокая, антигугенотская традиция французских парламентов на два века вперед, тем более что эти высшие судебные инстанции были очищены или сами решительно избавились от меньшинства судей с протестантскими симпатиями, которые еще встречались в тех или иных местах в начале правления Генриха.
Незначительным, но все же утешением являлось то, что Французское королевство благодаря верховенству гражданских властей, сохраняемому в противовес тому, чем мог бы стать чисто клерикальный произвол, не скатилось до уровня крайнего фанатизма и нетерпимости, которые в течение длительного периода будут характерными для иберийского сообщества, выражаясь в инквизиторской политике.