Королевская канарейка (СИ)

Лицо у принца стало сразу очень пьяное, губы задрожали и он, по-моему, начал сдаваться — во всяком случае, прохладная рука сжала мою грудь. Сдавленно застонал, когда нежная впадина в центре его ладони совместилась со сначала мягким — и тут же затвердевшим соском. Обычно, сколько у меня опыта было, на такой стадии разум принцу отказывал. Я алчно глянула на кровать, но собственный стон, кажется, и отрезвил аранена — во всяком случае, он, усилием воли поменяв ритм дыхания, осторожно отстранил меня, сбивчиво извинился и исчез.

Надо было, наверное, досадовать и смущаться, но разбирал смех, как думала, что мы сейчас практически отыграли сцену соблазнения Иосифа Прекрасного развратной женой Потифара. Тот тоже еле ноги унёс от желающей женщины. Бедолага аранен, как он, небось, вывалился в коридор красный, расхристанный, с расплетёнными волосами… там ведь и охрана ещё… Но неслучившихся обнимашек жаль. С тем и легла. Уснула, впрочем, разом, как в омут провалилась — видно, прав был владыка, организм желал есть и спать, как тот же медведь зимой, а не по дуплам за медком лазить.

* * *

Кто рано ложится, тот рано и встаёт, поэтому я не только на завтрак вовремя успела, я даже церемонию одевания короля посетила и подсвечником там поработала в знак королевской милости — света ну вовсе не было, метель так и кружила. На ленивые размышления об этом владыка, которого манерно причёсывали, лениво же процедил, что находит эти погоды наилучшими. Зима, как-никак, а в пургу лишних гостей, глядишь, не принесёт.

Аранен, чистый, умытый, вылощенный стоял в первом ряду. В синих глазах прыгали бесы. По-моему, его вчерашнее тоже насмешило. Вот любопытно, если у него есть выбор, лесной принц всегда одет простым лучником… неужто только привычка и удобство? Или милитарист похуже папеньки? Это ж аналог френча в рядах штатских пиджаков — остальные-то разодеты в партикулярное и драгоценностями увешаны…

Трандуил довольно мурлыкнул:

— Мой сын, — и встал, позволяя надеть на себя роскошную верхнюю одежду цвета утренних снегов, а подкладка полыхала, как те же снега в лучах заката: — Он похож на меня. Кроме того, одежда простого воина знак скромности. И свободы.

Смешалась, подумав, что да — принц относительно свободен, пока принц, и пока корона не сдавила ему виски. Посмотрела с сочувствием на обоих — пусть и подольше не сдавливает.

Король туманно улыбнулся:

— Для меня всегда — дитя, — по-моему, он кого-то цитировал, — я не увижу, как вырастет.

«Потому что вырасти в определённом смысле аранену придётся только после смерти короля», — на эту мысль Трандуил еле заметно плечами пожал. Долгоживущие, долгосозревающие высокородные… А пережить своё дитя никто не хочет.

Тоже затуманилась, думая о своём ребёнке.

Владыка же как раз туманиться перестал, подал руку и, пока мы шли до трапезной, успел много кой-чего сообщить, причём я не очень-то успевала переваривать: во-первых, после завтрака будет урок квенья (да, занятия любовью сейчас мне не очень полезны, а занятия квенья доставят тот самый дискомфорт, делающий меня такой прелестно живенькой), потом позирование скульптору Наину (с неудовольствием вспомнила что да, договаривалась), и уж только потом я смогу посетить зал переговоров и увидеть сына. Расписаньице. Недовольно повздыхала, думая, нельзя ли задвинуть все эти занятия и сразу пойти в зал переговоров, но решила, что нельзя.

— Не торопись, a’maelamin, всему своё время, всем событиям и обещаниям… — таким элегантным вступлением король начал тираду, в которой напомнил, что я обещала ему ребёнка — и придержал с куртуазностью, чтобы не упала.

Ох, ну да. Обещала, было дело.

На эти мысли владыка, обольстительно улыбаясь, ответил, что торопиться не надо — всему, опять же, своё время. Он по-прежнему непринуждённо отгрызал протянутый палец по самые пятки.

* * *

Наина заселили в дипломатическом крыле, и отправилась я туда в компании аранена и Пеллериен.

Разглядывая просторные, залитые светом апартаменты, спросила:

— Мэтр, не тяжело ли вам жить здесь?

У гномов было, конечно, много светлых огромных залов, но для приватной жизни предпочитались чуть ли не норы, и окнами подземные карлы не заморачивались.

— Что? Нет, я сам выбрал, здесь подходящий свет, прекрасная нис, — Наин не больно-то прислушивался ко мне.

Как я поняла позже, он и ни к кому не прислушивался, слушая себя, и мало ему было дела до света и тьмы, если только они не требовались для работы.

Позирование, как выяснилось, было занятием физически тяжёлым и отменно скучным, потому что даже разговаривать было нельзя, да и смотреть приходилось в одну точку.

Стеснение и недовольство из-за необходимости раздеться быстро перешли в просто недовольство от того, что нужно стоять, подняв руки и лицо, и изображать из себя, как велел мэтр, «расцветающий бутон». Показал, крайне неуклюже, на что это должно быть похоже, и запереваливался к огроменному куску розовато-белого камня — по-моему, с облегчением, потому что эльфы, тут же положившие руки на эфесы при его приближении, при удалении, соответственно, отмякли.