Королевская книга

— Драконы — главное в этом мире, и он спасает их единственным возможным способом: отдает им себя. Каждый раз, когда вместо отрубленной головы дракона появляется новая, исчезает малая толика мира. Пара ласточек с неба. Ручей. Улыбка. Память. Знание. Жизнь. Когда кто-то ведет бой с драконом, каждый его удар выбивает один камешек из мозаики вселенной — так действует Закон Сохранения. Потери почти незаметны, почти естественны, ибо мир достаточно велик. Но он не бесконечен. Мир оскудевает, говорите вы и рассуждаете о плохих временах, которые рано или поздно пройдут. Но мы знаем, что мир просто исчезает. Безвозвратно.

— Превращается в драконьи головы. — Юрги замолчал, обдумывая, и добавил: — Я потеряю город, независимо от того, кто победит — я или дракон.

Эррс утвердительно наклонил голову.

— Единственный выход — убить его одним ударом.

— Единственный выход — оставить эти земли тем, кому они принадлежат. Все мы должны вернуться домой. Если вы оставите эту землю без боя, мы поможем всем твоим подданным переселиться на новое место. Там собираются все, кто знает, что война бессмысленна. Мы проведем вас к побережью, дадим корабли, поможем продовольствием. Десять дней пути по суше и столько же по воде. Звездные корабли прилетят туда за вами. Уже очень скоро.

Юрги вспомнились верования племен Юга: позади — Век Благоденствия, впереди — Всеобщая Погибель, если только боги не сжалятся и не заберут нас отсюда в небо…

— Ваши жрецы договорились с богами?

— Будем пока считать, что жрецы договорились с богами. Остальное ты узнаешь после. От самих богов, разумеется.

На прощание Эррс подал ему какой-то странный предмет:

— Дарю. Когда-то весьма нужная, ныне почти бесполезная вещь. Мало того, в любой момент она может исчезнуть, как всякий предмет, созданный нами.

Юрги молча вертел в руках маленькую квадратную пластинку, инкрустированную крупными самоцветами. Блестящий металл был неправдоподобно легким и приятным на ощупь.

— Наши предки пытались спасти положение разными способами. Основали наш орден. Оставили множество предупреждений в самых разных формах. Через эту вещь слышны их голоса, правда, ты не поймешь ни слова. Я пробовал заниматься расшифровкой, основываясь на древних диалектах Юга… Там есть песня… слова о знаке на стене, который никем не будет прочитан. Красивый текст обо всех нас. Их язык много сложнее теперешнего, передает больше оттенков смысла…

— Эррс, — прервал его Юрги, думавший все это время о своем, — а что выбрал бы ты на моем месте: быть властителем здесь и погибнуть, защищая обреченную родину, или сдаться, уйти под конвоем за море и жить среди богов почти вечно, оставаясь никем?

— На твоем месте можешь быть только ты. И выбирать придется только тебе. Сегодня ночью я даю тебе время спокойно подумать. Если завтра к полудню ты уведешь свою дружину, это будет означать, что ты согласился с моим предложением. Если же нет — берегись.

В голосе магистра не было угрозы, словно он произнес обычное «береги себя». Так же спокойно Юрги ответил:

— Берегись и ты.

Эррс поднялся, отдернул полог шатра, вошел в светлый круг, очерченный костром. Глянув через плечо на Юрги, он шагнул прямо сквозь пламя, скользнул в темноту и пропал.

— Отставить, — сказал Юрги встрепенувшимся было воинам. — Итиль, возьми десятерых людей, сейчас же отправляйтесь в замок, немедленно привезите сюда княгиню. Пусть возьмет свое приданое. Так и скажи — приданое. В золотом ларце.

«Если оно еще существует. Если оно еще узнает ее руку. Если она не забыла, что это такое, и… если она согласится», — подумал Юрги.

Уже перед рассветом, сидя у костра в ожидании, Юрги вынул из-за пазухи подарок Эррса.

Стянув зубами перчатку, он прикоснулся к драгоценным камням, двумя ровными рядами располагавшимся на поверхности серебряной пластинки. Один из них неожиданно поддался под пальцем. Послышались резковатые, протяжные звуки, неожиданно выстроившиеся в мелодию, присоединились новые тембры, звук стал глубоким и насыщенным. Несомненно, то, что звучало, было музыкой. Затем раздался незнакомый мужской голос. Язык был чужим, пение — негромким и отрешенным, такого Юрги никогда не слыхал прежде. Голос словно тронул какую-то ниточку в груди, заставил ее натянуться, и возникла от этого необъяснимая тонкая тоска. Древние истины, мудрость богов, память о неведомой родине среди звезд… Размахнувшись, Юрги с внезапной ненавистью бросил вещицу в огонь.

Он яростно взглянул на звезды, драгоценные звезды, прочно вделанные в небесный свод, требуя у них ответа. Звезды молчали, а костер, догорая, пел, ему было все равно, понимает ли Юрги слова:

Мое имя — стершийся иероглиф,
Мои одежды залатаны ветром.
Что несу я в сжатых ладонях —
Меня не спросят, и я не отвечу…

Оэл-менестрель