Королевская кровь 5

   Пол стонала и плакала, и не прельщали ее ни принесенные, еще трепещущие и остро пахнущие кровью зайцы, ни крупная жирная рыба. И глотала она, подчиняясь рыку большого самца, и встать пыталась — но тут же падала от слабости.

   И только охранники на входе во внутренний двор видели, каким бледным и мрачным от горя возвращается в замок их монарх. С подданными Демьян оставался сух и любезен, и лишь участившиеся вспышки гнева выдавали тяжесть, которую нес он внутри, да практически не возвращающиеся к спокойному цвету звериные желтые глаза.

   Все полнолуние большой медведь провел с Полиной — спал рядом, грея жарким боком, ворочал ее, драл перед ее носом поросят, чтобы пробудить интерес к жизни. Полину сейчас он ощущал как зверя. Без проблесков сознания, без ощущения спящего человека внутри, как было, когда она оборачивалась в прошлое полнолуние. Тогда до нее можно было дозваться. А сейчас - нет. Но он все равно звал — и не слышал отклика. Да и мыслей там как таковых не было. Только ощущения. Больно. Слабость. Сонливость. Приевшийся уже тупой голод и тошнота после еды. Раздражение и угроза в сторону людей. Страх к нему, Демьяну, и усталая покорность ему же в медвежьей ипостаси.

   В тот же день, когда произошло исцеление, он спустился в часовню Хозяина Лесов в сопровождении гулко ступающих стражей-варронтов. Каменные медведи, подойдя ко входу, послушно встали на свои места, слились со стеной, застыли. А король приложил кольцо к двери и вошел внутрь. И не был Демьян Бермонт трусом, но ему пришлось преодолеть свой стыд и свою боль, чтобы сделать шаг в окрашенные безумием воспоминания.

   «Демьян. Милый. Это же я. Демьянчик, родной мой…»

   Запах крови и слез. Мечущаяся жертва, которая так долго убегала и так сладка на вкус. Она прыгает от него, кричит, боится, и охотничий инстинкт заглушает рассудок. Хочется больше крови и сочного мяса, но запах молодой самки смущает зверя, и он вынюхивает жертву, снова пробует ее кровь.

   «Ты обещал, что мне не нужно тебя бояться!»

   Короткий поцелуй, резкое движение, вызвавшее ярость — и за несколько мгновений переплавившее жажду крови в жажду иного свойства.

   «Я твоя жена! Жена!»

   Бермонт опустился перед окровавленным алтарем на колени, прислонился к нему лбом. Запахи все еще были сильны, и руки на теплом камне сами по себе сжались, требуя оборота. Не имело значения то, что он был заражен, что не контролировал себя. Виноват. Не предусмотрел, отмахнулся от предупреждения старого Тайкахе и своего божественного покровителя, слишком сильным себя чувствовал, слишком счастливым. Урок собственной ничтожности перед судьбой он усвоил хорошо, но какой ценой? Как исправить содеянное по самоуверенности и гордыне?

   Бермонт поднял голову, упрямо взглянул на своего божественного прародителя.

   «Я подвел тебя. Но я все равно приду к тебе. И ты ответишь мне, чего бы мне это ни стоило».

   Бог не отвечал, хмурясь на дерзость сына своего, и Демьян широкой ладонью провел по бурым подтекам на алтаре, чувствуя кожей холод скалы, поднимающейся из земных недр. Давным-давно этот камень использовался как брачное ложе для мужчин их рода. Здесь, в полумраке, делал король невесту женою — считалось, что под кровом Хозяина лесов дитя получится сильнее, крепче, и монарх возьмет от женщины больше сил. Но уже несколько сотен лет не брали здесь берманы клана Бермонт своих жен. Только приводили наутро, капали на алтарь кровью в подтверждение того, что брак свершен.

   Что же, Демьян чувствовал, как бурлит в его жилах сила, несравнимая с тем, что была у него прежде, и теплая зима, расходящаяся по Бермонту, подтверждала верность давней традиции. В любом случае он отказался бы и от этой силы, и от этого тепла, только бы вернуть себе Полину.

   Под его пальцы мягким ковром стелились поднимающиеся с каменного пола новорожденные светло-зеленые мхи, закрывая руны по краям алтаря и кровь его жены, а черный камень от отчаяния потомка Хозяина Лесов вдруг начал со стоном уходить обратно в скалу — Демьян отнял руки, посмотрел на вдавленные в плиту глубокие отпечатки ладоней, уже зарастающие мхом, поднялся и вышел.

   Вечером к дверям его покоев пришел Свенсен. Попросил выслушать, опустился на колени, снял нож, положив его перед собой. И ничего не утаивая, рассказал, как с другими берманами искал взбесившегося короля, чтобы убить его.

   - Ты волен взыскать с меня, - сказал Свенсен покаянно, - единственным человеком, кто верил, что тебя можно спасти, была твоя королева. И если бы мы нашли тебя раньше, то ты был бы мертв. Она спасла тебя, уведя в тайный ход — дверь захлопнулась прежде, чем мы проникли туда. Спасла и второй раз здесь, в коридоре. И третий, - добавил он тяжело.

   - Встань, Хиль, - сухо ответил Бермонт. - Ты знаешь, что я поступил бы так же. Потому я и не уничтожил нападавших, что они были правы — по сути, не по чести. По чести они должны были служить Полине, пока я не умер, но кто мог подумать, что есть спасение? Встань. Мне не за что тебя винить. Только себя.

   Свенсен поднялся, взглянул на хмурого короля.