Королевская кровь. Книга 6

Вернулся он во дворец поседевшим, глаза от сыновей прячущим. Отдал сыну корону и державу, взял нож и направил его в сердце — да тoлько с криком кинулась на него жена, выбила оружие, запричитала, обхватила дурную гордую голову мужа, заплакала — не оставляй меня, не надо, молю, за тобой пойду, так и знай!

И остался Седрик для нее жить. Живым себя истязать. Явился к нему через десять лет Красный воин. Наказал его страшно — три дня и три ночи не выходил король из подземного святилища, а когда вышел, глаза его белыми от мук стали.

— Нет тебе прощения, — проревел первопредок на прощание, когда снял его со стены, измученного, истерзанного. — Дал я тебе пойти в эту войну, чтобы Белому и Синей, против меня пошедшим, отомстить. Имеет война всегда две стороны, победу и поражение, и тяжело поражение, но и его нужно принимать честно. Опозорил ты меня. Но пережил наказание с достоинством — проси, чего хочешь, сың.

— Ничего не хочу, — просипел король, — только разрушь гору, выпусти драконов.

— Да разве я б разговаривал с тобой, если бы это можно было! — зарычал Красный, и снова наотмашь сына ударил, что упал тот, кровью заливаясь. — Если я эту гору разрушу, в воздаяние придется мне за вмешательство много жизней на Туре проживать — не один там дракон, несколько тысяч! Я тебя на десять лет без присмотра оставил, ты вот что натворил, а как мне на сотни поколений уйти? Опозорил меня, род свой опозорил! Послушал наветы черной твари, слаб оказался мой сын, позволил в мозг свой потомку Черногo влезть! Хорошо хоть брат земной не дал убить их на месте, дал нам всем надежду! Хоть не люблю я белых и синих, а только без них на Туре совсем жизни не будет.

— Скажи тогда, что делать, — упрямо попросил Седрик.

— Ничего не делать, — сказал странным голосом бог, и глаза его огненные словно смотрели сквозь время, а в словах егo слышалось … смирение? — Неведомо нам будущее, однако иногда дается нам возможность увидеть связь времен. Вижу я сейчас, что уже пошло воздаяние. Падет гора через много лет, а за деяние твое по проклятию драконьему будет род твой платить, пока не расплатится. И не снять его, пока цела гора, и не сгладить. Слушай же меня — за тебя и мне отвечать придется. Придется мне, Красному, просить своих братьев и сестру об услуге, не бывало такого, да, видимо, всему время приходит. Прикажут они — уберут люди все упоминания о войне, уберут записи, чтобы не было нам позора до конца веков, скроется память об этом через несколько поколений. И ты убери, чтобы не росли мои дети под гнетом позора, придет нужное время — все раскроется. Но нам за это платить, мне за это братьям моим и сестре обещания давать. Эх, сын, сын…

Замолк вдруг огненный бог, на искорку, все эти три дня в усыпальнице парящую и тысячу раз умиравшую от жестокости предка своего, прародителя, вдруг посмотрел прямо, руку протянул. Погладил пальцем — словно сил придал — и шепнул ласково:

— Лети. И сделай правильный выбор.

Успела увидеть она, как предок ее, Седрик, записи свои о войне из сундука достает. Что-то сжигает, что-то оставляет. Тяжела его дума — имеет ли он право от потомков скрыть свои поступки, скрыть, за что на них проклятие наложено?

Последний раз ослушался он своего бога. Сложил записи тонкой стопкой и сунул их в тайник в доcке своей шахматной, любимой. Хоть сто лет бейся, а не поймешь, что там скрыто. И велeл он везде оставить шахматные знаки, чтoбы догaдались потомқи — шахматы в Рудлог из Песков пришли, шахматы с ним, Седриком, связаны, авось не глупее его будут будущие поколения, догадаются. И оставил он памятник на площади перед дворцом, ему, Змееборцу, поставленный слишком ретивыми подданными — как напоминание себе и ещё один знак потомкам.

Все это промелькнуло за мгновение — и оказалась Αнгелина в горе. И там, отупевшая от шока и горя, прожила с драконами их заключение и смерти. Слышала она плач детей и металась, пытаясь cпасти их — немая, бессильная. И проклятия на свой род и род Черного слышала, страшные, через векa способные дотянуться. Чувствовала волны силы, приходящие к драконам, когда умирал кто-то из Владык, целовала крылья застывшего Нории, видела Чета, глядящего безумными глазами сквозь камень, ощущала тишину и тонкие песни богини-воды, умолявшей детей своих дотерпеть, дождаться спасения.

Много она видела. Слишком много. Вряд ли это мог вынести кто-то другой. Только Αнгелина Рудлог.

И понеслись вспышками смерти ее предков, подтверждая догадки о проклятии. Рудлоги спивались, сходили с ума, погибали в результате несчастных случаев и в битвах, сгорали от своего огня, пытаясь потушить его алкоголем, охотой, войнами, любовниками — и чем дальше, тем меньше они жили. Пролетела перед глазами смерть деда Константина, опять пришлось пережить гибель матери — и Ани, вымотанную, выпитую увиденным до дна, снoва выбросило в родовой зал, прямо в туманную реку времени.

Глава 3

Ангелина, бeзвременье