Королевская кровь. Книга 7

– Думаю я – а вдруг Лена узнала, что он твой сын, и ты поспособствовал ее уходу, Лици, чтобы не допустить скандала? – очень жестко проревел Гюнтер. – Я поначалу и соображать не мог от горя. А потом задумался – она была совершенно здорова, да и великий Инлий нас стойкостью не обидел. И тут вдруг сердце. Невольно заподозришь неладное. А я очень любил сестру, братец.

– Что ты несешь, – поморщился Инландер. – Лену я уважал и берег, и убивать ее – даже если бы у меня было пять бастардов, не стал бы.

Гюнтер хмуро цыкнул краешком рта и одним махом опустошил бокал.

– Покрепче в твоем гадюшнике ничего нет? – пробурчал он. Инландер кивнул на другой шкаф, и Блакори, топая, как медведь – на самом деле на косолапого он был куда более похож, чем изящный и неслышно двигающийся Бермонт, – дошел в угол, достал бутыль рома, одобрительно проурчал что-то и направился обратно.

– Он твой сын? – спросил прямо.

– Нет, Гюнтер, – с видом мученика ответил Луциус, – не мой. И Лену я не убивал. И я скорблю по ней, как и ты. Поверишь? Или дойдешь до того, что попросишь открыться и показать день ее смерти?

Гюнтер некоторое время смотрел на него, хмурился. Затем вздохнул, отвел взгляд.

– Я не хочу ссориться, Лици.

– Я понимаю, – спокойно проговорил Инландер.

– Но она моя сестра. Я ее еще пускающей пузыри помню. И мне больно, – блакориец помял широкой ладонью грудь, – очень больно.

– Мне тоже, Тери. И я тоже терял сестру.

– И что бы ты сделал на моем месте? Согласись, основания для подозрений очень весомые. Командир ее личной гвардии в тюрьме, Ленина смерть крайне неожиданна, а ты даже не шевелишься, чтобы провести расследование, еще и прячешься от меня уже неделю. Если это не ты, то кто?

– Она умерла сама, – терпеливо в который раз проговорил Луциус и толкнул к кузену пустой бокал. – Налей.

Он отхлебнул рома, задумался.

Гюнтер сидел хмуро, сверля собеседника взглядом.

– Не надо, Тери, – предупреждающе попросил Луциус. – Ты же знаешь, что не получится.

Блакориец нахмурился ещё сильнее.

– Что бы ты сделал на моем месте, Лици? – требовательно повторил он.

– Я бы поверил тебе, – ровно ответил Инландер, – потому что знаю тебя с детства.

Гюнтер со злостью плеснул себе ещё рома, схватился за голову, покачал ею.

– Я могу сейчас уйти, – сказал он с отчаянием и посмотрел просящим взглядом младшего брата, – но сомнения останутся, Луциус. И будут отравлять меня, пока не отразятся на отношениях между нашими странами. Если ты не виноват, я извинюсь. Но я хочу точно знать.

Инландер встал, подошел к окну, сунув руку в карман – сухощавая высокая фигура в элегантном костюме, светло-рыжая шевелюра, прямые плечи. Сделал глоток.

– Я покажу тебе, – проговорил он, – сутки, в которые произошла ее смерть и как мы нашли ее. Если ты поклянешься отцом нашим, что никому и никогда это не расскажешь.

– Инлием клянусь, – горячо и обрадованно рыкнул Гюнтер. – Если ты не причастен и не покрываешь кого-то, то ни одна живая душа об этом не узнает.

Луциус обернулся.

– Принимаю.

Между королями натянулась и погасла тонкая серебряная нить клятвы.

– Подойди и посмотри, – сказал повелитель Инляндии.

Через несколько минут Гюнтер Блакори отнял пальцы от висков кузена, сделал несколько шагов назад и рухнул в кресло. Луциус, чуть побледневший, прислонился к подоконнику, достал из кармана платочек и промокнул испарину со лба.

Их величества молчали. Гюнтер дотянулся до бутылки рома и принялся пить прямо из горла, захлебываясь. Вытер ладонью рот. Глаза его были красными.

– Она моя сестра, – сипло сказал он, наконец. – Я не откажусь от ее памяти, Лици. Но ты был прав. Лучше бы я не смотрел.

Потряс бутылку.

– Я могу лишь сказать, что она поступила правильно, уйдя вот так. И что ты, Лици, тоже виноват.

– Я не был очень хорошим мужем, Тери, – согласился Луциус сухо, все более мрачнея. – Но не тебе меня упрекать. У нас одна кровь, и сам знаешь, куда она тянет.

– Не оправдывайся, – прорычал Блакори угрожающе, мгновенно заводясь. – Проклятый высокомерный ублюдок! Как ты мог не заметить то, что происходит у тебя под носом, ты, все знающий? Она женщина, и она слаба. Ты, только ты должен был увидеть, остановить ее! Но тебе не было до нее дела! – он влепил кулаком по тяжеленному столу, тот с грохотом подпрыгнул – и Луциус оскалился, зашипел на кузена, сверкая змеиными глазами – и тут же вцепился в подоконник, ломая его, тяжело дыша и приходя в себя. Во рту его то и дело мелькал раздвоенный язык.

– Но ты и наказан, – Гюнтер словно успокоился от этой демонстрации эмоций. – И я не могу оправдывать Лену. Она творила чудовищные вещи. Да спрячь ты язык, в конце концов!

Луциус все так же тяжело дышал, царапая когтями остатки подоконника. Фигура его то поддергивалась туманной дымкой, то снова становилась четкой. Гюнтер тяжело поднялся, медленно, спиной шагнул к шкафу, достал оттуда еще одну бутылку и бокал. Наполнил ее, подошел к Инландеру.

– На, выпей, – сказал он настойчиво и примирительно. – Успокойся, Лици. Все, погорячился я. Успокойся. Не нужно здесь оборачиваться.

Луциус вырвал из его руки бокал и осушил его.