Королевская кровь. Книга 8

Голод. Голод и холод.

Внизу много камня и много людей. Кровь и плоть… но ей хочется иной добычи. Добычи яростной, сильной. И она летит по дуге над городом - и в полыньях реки Адигель отражается пылающая огнем соколица.

Кончился город. Пошли деревеньки, черные поля, едва тронутые зеленью леса. Много в них живности - видит крылатая королева с высоты даже мышь малую в норе, но все не то. Вот поскакал поперек поля заяц - и она обрушилась на него, пробила ударом клюва череп и в несколько рывков заглотила. Но только раздразнила себя этой кровью, не насытила. Взмыла высоко в небеса и понеслась дальше над лесами, высматривая себе добычу.

Тянет внутри то ли тоской, то ли жаждой. Не только едой насытиться хочется, кипит в крови человеческой божественный огонь, поет о вдохновении битвы.

Еще быстрее полетела соколица над лесами - и вдруг окутало ее легким туманом, и выбросило не пойми где - сбоку невысокая гора дымится, вершина как ножом срезана и красным из нее светит. Под крыльями чаща высокая, деревья дымкой зеленой подернуты, и стволы у них такие, что, возьмись за руки и пять человек, - не обхватят. Темными пятнами стоят в лесу красавицы-ели, и нет среди них той, которой меньше ста лет.

Древностью веяло от этого леса, силой веяло. И добычи в нем много - вот гордый красавец-олень с пятнистыми боками, вот рысь, а дальше медведь кору дерет. Порхали пичужки, молниями носились зайцы и белки - а соколица замерла, и упала вниз с жадным, хищным криком-свистом на спину огромного вепря размером с бизона, что глодал корни великана-дуба на пригорке.

По себе ли добычу выбрала? Шкура бурая - не проткнуть когтями, не пробить клювом. Взревел зверь, сбрасывая соколицу, развернулся к ней - глаза кровью налиты, клыки размером с ладонь, - и бросился вперед.

Полыхнула дочь Красного огнем и превратилась в огромную волчицу цвета заката. Дернулась в сторону, пропуская кабана мимо, прыгнула ему на спину, вцепляясь зубами - врезался кабан в дерево с ревом, притер волчицу к стволу, клыками ударил - и потекла огненная кровь.

Извернулась волчица, зарычав от боли. Своя кровь в ноздри ударила, в глаза яростью плеснула. Запело внутри удовольствие от боя - незнакомое, острое, - снова кинулась она на вепря, вцепилась зубами в бок, вырывая кусок плоти, кое-как отскочила от страшных клыков, покатилась по земле от кабаньих копыт. Вепрь давил ее с рыком и визгом, сопел, и из пасти его хлопьями падала желтоватая пена, а волчица щелкала пастью, вцепляясь то в ноги, то в морду ему, рыча, рвала его когтями.

Скоро оба они были уже изранены - но никто не желал сдаваться. Взбесившийся кабан мотнул башкой, пытаясь полоснуть клыками - а волчица нырнула к земле, уклонившись, и вдруг вцепилась в обнажившееся горло, сдавливая и прокусывая его насквозь. Вепрь хрипел и выл, мотал головой, дергался в стороны - но уже умирал, и дочь Красного, упираясь лапами, чувствовала, как бежит в горло сладкая кровь, и сильнее сжимала зубы. И вот, наконец, рухнул лесной великан набок, подергиваясь - и глаза его затянуло смертной мутью, а волчица принялась рвать горячую плоть, рыча и давясь от адреналина и голода. Раны ее затягивались на глазах.

«Хорошо», - прогрохотало у нее в голове. Она лишь огрызнулась, впиваясь в ребра добычи, - и кто-то невидимый с громовым смешком потрепал ее по холке.

Через несколько часов над старым лесом поднялась красная соколица, держа в лапах башку огромного вепря с торчащим куском позвоночника и ошметками шкуры. Крылатая королева долетела до огнедышащей горы и сбросила кровавую жертву в чашу, в которой лениво ворочалось лавовое озеро.

«Хорошо», - снова произнес кто-то невидимый и словно дунул ей в спину - пахнуло теплом и озоном, и пронесло красную птицу сквозь туман - и вылетела она прямо над столицей, из которой улетала днем.

Мариан Байдек стоял на крыльце дворца. Он много раз за день выходил сюда, всматриваясь в прозрачное весеннее небо - солнце мирно шествовало по горизонту и сейчас уже опускалось за деревья парка, пахло зябкой весной, а на душе у северянина было тревожно до боли. Он провел все нужные встречи, пообщался с детьми, позанимался делами гвардейского полка, но все его мысли были о том, что где-то в небесах пропадает его Василина. И она там совсем одна, и он не в состоянии ей помочь.

Словно чувствуя нечто неладное, затих дворец, и придворные попрятались по своим комнатам. Парк был пуст. И над деревьями вдруг появилась точка и начала расти, превращаясь в огромную соколицу.

Птица приземлилась, распахнула крылья, оборачиваясь королевой Василиной - нагой, с безумными глазами, - и гвардейцы у дверей молча и быстро отвернулись, а Мариан сбежал по ступенькам и накинул на супругу плащ, обнял ее крепко, сжал, не в силах отпустить.

- Моя кровь сотворила из меня чудовище, - шепот ее был болезненным и слабым, - что я делала, Мариан, что я делала!

Он лишь сжимал ее крепче, от облегчения неспособный говорить. Тело Василины снова нагревалось.