Королевская кровь. Книга 9

В глазах ворона мелькнула опасная тьма — пятая Рудлог вздрогнула, опуская голову от рванувшейся в стороны мощи, напрягся Тротт, тоже склоняясь. Прародитель был ласков, но ни это, ни его нелепый облик и голос, иногда переходящий в карканье, не могли скрыть силы и величия.

— Не считай меня всемогущим, птенец. Моих сил едва хватало, чтобы все это время прикрывать вас от взглядов местных богов и держать защиту, — величественно проскрипел Корвин, в этот момент едкостью опять напомнив Алине Макса. — Я бы и не стал рисковать, растрачивая оставшиеся крохи своей стихии, но иначе ты бы умер там, в море у Лакшии. Для того чтобы спасти тебя, я пожертвовал устойчивостью щита и защитой других детей моих. С тех пор он и стал проседать. Маленькой красной пташке я уже ничем не мог помочь, кроме как поговорить с ней во сне; я надеялся, что смогу еще обратиться к ней, но после сил не хватило и на это. Как и на то, чтобы подсобить вам в твердыне. Я слаб, — каркнул он устало, показавшись вдруг маленьким и печальным, и сомнарис, ластящийся к нему, ткнулся еще раз под крыло, словно в утешение, и скрылся в пещере. — Слаб. У меня мало времени, а для того, что я задумал, мне придется снова взять виты этого мира и удержаться, чтобы не уничтожить его.

— Прости за дерзость, — сдержанно произнес профессор, выпрямляясь.

— Не будь ты дерзок, ты не смог бы провести ее сюда, — по-отечески усмехнулся ворон.

— Но ты ведь знаешь, зачем мы пришли, великий? — спросил Тротт. Пятая Рудлог прижалась к его плечу, застенчиво рассматривая бога.

— Знаю, как и все ваши вопросы; на все вы получите ответ, — проговорил Корвин, вновь сжимая принцессу морозными тисками своего голоса. — Но сейчас прервемся: помню я с человеческой жизни, что долгие разговоры лучше вести, вкушая пищу, а тела людей хрупки. Вам нужно отдохнуть и согреться.

Он распахнул крылья и мягко взмыл в воздух, и вокруг него, очертив птичий контур как на негативе, засияло черное солнце, полное леденящей тьмы. Алина, лишь на мгновение заглянув в нее, содрогнулась от ужаса и зажмурилась — показалось ей, что смотрит она в бездну, в которой нет ни света, ни цвета, ни жизни, и если посмотреть еще секунду, бездна эта поглотит ее, не оставив ни имени, ни памяти.

Пальцы Тротта сжали ее руку — и принцесса открыла глаза. Из слепящей тьмы соткался старик — высокий, горделивый и стройный. Он напоминал бы странствующего мудреца, если бы не широкие плечи воина, большие ладони и величественная осанка. На бледном узком лице выделялся крупный нос и хищные, необычно круглые зеленые глаза.

"Точно совиные, — подумала Алинка, — или вороньи".

Длинные черные волосы его были припылены сединой, брови, идущие вразлет как крылья, тоже были седыми. Из груди сквозь темные одежды сочился свет, очерчивая контуры раны.

— Так вам будет привычнее, птенцы, — Черный Корвин посмотрел на свои руки, и в них появился тяжелый кривой посох, вырезанный из узловатого дерева и украшенный серебряным набалдашником. — Так выглядел я в конце моей туринской жизни. Идите же. — Голос бога стал повелительным, и он указал посохом куда-то вправо. — У самого берега найдете вы родник. Расположимся в тени под кронами деревьев, и пока я буду говорить, приготовите пищу: долго не было у меня никаких желаний, но раз принял я человеческую форму, хочу вспомнить и вкус еды.

Мягко и мирно плескала вода в озере, иногда бросая на папоротники бледные пятна отраженного солнечного света — небо почти все было затянуто тучами, и редкие просветы быстро пропадали. Лорд Тротт развел костер и сейчас на плоском камне, выступающем из воды, потрошил длинных, похожих на угрей рыб, которых таскали сомнарисы. Черный Корвин сидел на траве, прислонившись спиной к стволу, и умиротворенно наблюдал за своими созданиями, которые выползали из воды, аккуратно клали рыбу на берег и подходили к богу ластиться. Алина, поставив котелок на огонь, села перебирать крупу, поглядывая на прародителя. Говорить он не торопился, а она начинать разговор не смела, да и думать пыталась поменьше, чтобы не смущаться из-за услышанных Черным мыслей. Жрец то гладил сомнарисов, то перекатывал и крутил в ладонях посох, иногда задумываясь — и тогда фигура его становилась той самой сплошной страшной тьмой, от которой тянуло холодом. Но стоило ему двинуться, как снова вылеплялось лицо и бледные руки, и вполне человеческое тело, и посох. Принцесса так заворожена была этими превращениями, что застыла с открытым мешком на коленях, с крупой, зажатой в горсти.

Бог снова потер в ладонях посох, улыбнулся слабо.

— Дивно, — проговорил он, взглянув на Алину, — и посоха того уже давно нет, а только воспоминаниями о нем радостно мне. — Он по-птичьи склонил голову, прислушиваясь, повернулся к лорду Максу. — Умерь свое беспокойство, сын. Есть еще время.

— Я услышал, что ты на грани, великий, — отозвался тот спокойно, отсекая голову у очередной рыбины. — Разве нам не нужно поторопиться?