Королевская кровь. Сорванный венец

Одновременно с Фабиусом Смитсеном в Рудлоге появилась моралистская секта Триединого. Эти товарищи с удрученными от постоянной аскезы лицами объявили себя истинными последователями Трехликого. Их идея, внедряемая в народ через открываемые молельные комнаты и храмы, а также через предоставляемые независимыми СМИ каналы, была очень проста: все проблемы человека – от его грехов, а проблема страны – от грехов ее правителей. Мысль была не новой – надо поменять правителя, и желательно на такого, который сам из народа и радеет за народ. Начавшиеся аресты подавались как страдания за правду, и люди стали поначалу тихо, а потом громко роптать, глядя, как кротких монахов с мученическими взглядами сытые и суровые полицейские «пакуют» в автозаки. Не обошлось и без красочных фотографий – огромный стражник избивает стоящего на коленях и плачущего старика монаха; или братья-монахи молятся, стоя на коленях, – фотография сделана сквозь решетки автозака на рассвете, и лучи восходящего солнца окутывают мучеников неземным светом…

Паровоз истории набирал ход и, срывая тормоза, катил под откос. И только очень проницательный рудложец в этот момент общего раздрая и крушения идеалов смог бы понять, что падение в бездну организовано и вполне управляемо.

– Как это понимать, Игорь? – королева подняла голову от газеты «Честный день», которую только что просматривала. Ее ухоженное красивое лицо выражало брезгливость, когда она аккуратно, как ядовитую змею, откладывала газету на журнальный столик в кабинете начальника разведки.

– Что конкретно вы не понимаете, ваше величество? – уточнил Стрелковский. Вопрос был лишним и играл скорее роль катализатора для выброса монаршего раздражения. А если бы раздражения не было, королева не примчалась бы сюда с утра пораньше, одетая в простые прямые светлые штаны и темно-синюю водолазку, вместо того чтобы вызвать облажавшегося по всем фронтам руководителя Управления госбезопасности к себе на разгон.

– Эта скотина опять распространяет чушь! В прошлом месяце, после Маринкиного выпускного, в этой газетенке написали, что моя дочь с подружкой перепились чуть ли не до зеленых чертей, шлялись по улицам без нижнего белья и приставали к прохожим. А теперь вчерашнее посещение Маринкой клиники описано так, будто она ездила делать аборт, хотя малышка просто забирала витамины для своих лошадей. Ну как люди могут вестись на этот бред? – и она, вскочив, схватила газету и кинула ее на стол Игорю Ивановичу.

Он посмотрел на проехавшуюся по его бумагам растрепавшуюся газетенку: на главной странице была фотография совершенно спокойно входящей в клинику шестнадцатилетней Марины, сопровождаемой охраной. Любой здравомыслящий человек, критически оценивающий то, что ему показывают, а не то, что услужливо написано снизу, не нашел бы в фотографии ничего, свидетельствующего о случившемся или планируемом аборте. Беда в том, что здравомыслящих людей в королевстве, кажется, не осталось. А в кадр будто бы «случайно» попала вывеска «гинекологическое отделение».

Огромный заголовок гласил: «Последствия выпускного, или принцесса Марина опять в беде?». А ниже – фотографии воодушевленной толпы с плакатами «Долой жирующих аристократов» и «Рудлог – народу» на фоне их королевского дворца. Подпись была следующей: «Народовластие уже идет».

– Игорь, – очень жестко сказала королева, необыкновенно привлекательная в этот момент со своими льняными волосами и воинственным выражением лица, – надо эту богадельню прикрывать. Хватит, наигрались в свободу слова. Я задницей чувствую, что в воздухе витает беда. Через неделю помолвка Ангелины, к воскресенью тут не продохнуть будет от августейших особ. И если, не дай боги, какая провокация случится, то социального взрыва не миновать. Ты же это понимаешь? И так неудобно будет перед коллегами за этот балаган с демонстрантами.

Игорь Иванович, знающий о надвигающейся грозе поболее королевы, и понимающий, что все его действия пока никак не купировали организованное наступление на дом Рудлогов, постучал пальцами по столу.

– Ваше величество, – повторил он уже многократно сказанное, – необходимо отозвать с застав армию и ввести в городе чрезвычайное положение. Без поддержки армии в городе я не могу сделать ничего. Аресты приведут только к усилению волнений. Вы же помните, на прошлой неделе, когда пришли обыскивать молельную комнату этих… моралистов, на полицейских попытались наложить проклятие гниения. Двое ребят, принявших основной удар на себя, умерли страшной смертью, врагу не пожелаешь такого. И виталист не помог. А только этих старичков стали вязать, набежали журналюжки с фотоаппаратами и камерами, и вуаля – народ возмущен: как так, смиренных монахов обижают. Когда включается инстинкт толпы, мозг людей отключается. И включить его можно только страхом за свою жизнь. Будет тут стоять армия – будет порядок.

Королева заколебалась. Стрелковскому она доверяла больше, чем кому бы то ни было, – он служил практически с начала ее правления и ни разу не дал повода сомневаться в своей верности.