Оксана Королёва сидела на своей великолепной кровати и грустила. Вообще этой женщине грусть свойственна не была. Молодая, красивая, идеальная и замужняя мать четверых детей не должна даже хмуриться.
Всё было неправильно, всё не так. Ну вернулся же! Вернулся и даже сказал, что теперь уже не пропадёт на полтора года! Сколько надежд было… сколько чаяний, и всё псу под хвост. Оксана мужа ждала. Даже уничтожила его отдельную спальню в надежде, что придёт и падёт к её ногам, не вспомнив, где проводил ночи.
Она покрасилась в белый, стала крутить кудри, чтобы стать похожей на
Наняла Лизу, дети стали воспитаннее. Устроила в доме настоящую обитель уюта. Стала много читать. Знает, кто такой Болконский, и даже может рассказать стих Есенина на память. А всё не то.
— Оксаночка? — истеричный голос мамочки резал ухо. Оксана поморщилась.
— Да мам…
— Что Иван? Где спит? С тобой? Ты в той сорочке?
— Не спит, мам… ушёл, — прохныкала Оксана и тяжко-тяжко вздохнула.
— Ой, ты растяпа, — мамочка из всего делала жуткую трагедию, потому Оксана свернула беседу и отключилась, бросив телефон куда подальше, но тут же к нему дёрнулась.
Мамочка прислала СМС.
— При-во-рот-но-е зель-е… — по слогам, вслух прочитала Оксана. Глаза её даже загорелись, не злобой, но восторгом.
Оксана не была злой, никому не желала смерти. Она почти искренне полюбила
— При-во-рот-но-е зель-е, — ещё раз пробормотала по слогам Оксана и стала ходить по комнате.
— При-во-рот-но-е зель-е, — уже громче и с радостной улыбкой прошептала она.
— И-и-и! — закружилась по комнате.
— Мамочка, мамочка! Это гениально! Я его приворожу, как настоящая ведьма, да? И тогда он не устоит!
— Да хай с ним, если устоит, главное, в комнату замани! А там подсыпешь ту штучку, что тебе дали… он уж тогда не сдержится. Тело же ж не обманешь. И потом приложится. Уж некуда ему деться-то будет! А Лизку свою убирай ко всем чертям!
— Ну ма-а-ам! При чём тут Лиза, ты мне скажи? Как я без неё?
— Ты дурёха! Уведёт она его!
— Ой! Я не смогла, а Лиза сможет? Не смеши. Она хорошая, добрая, даже красивая, но… ну не сравнивай Лондон с Воронежем! Да и ты же знаешь, ей это всё неинтересно.
— Я век прожила, милая моя, — настаивала мамочка. — Помяни моё слово! Уведёт!
— Мамочка, ты не права. Тем более, я Димасику её сватаю… Я всё придумала.
— И что ж, уйдёт к Димасику, а кто нянькой будет?
— Ой, да пока она там влюбится и выскочит за него, я уже всему научусь. Я почти со всеми поладила! Только Франсуаза, конечно… ну очень уж сложная. И Микелла меня… не принимает. Ну и близнецы — это сущий кошмар.
— Эх ты… — мамочка почему-то горестно вздохнула, но Оксана не поняла почему. — Иди! Ищи его волосы, ворожить будем! И я тебя к Нинь Иванне записала на завтра на восем утра!
— Ой, восемь так рано…
— Ты щастья хошь?
— Хочу, мамочка, конечно хочу, пойду!
— Тебе б только родить разок ему, уж он растает… четверых, вишь, взял, что ж от своего что ль откажется? Всё, соберись и спи! А то встанешь опухшая, страшная, кому нужна бушь? Никому.
Оксана попрощалась с мамочкой во второй раз за вечер, вставила в уши беруши, на глаза надела маску, легла на спину (если спать на боку — появятся морщины), укрылась одеялом, расправила на нём складки и почти мгновенно уснула.
Нина Ивановна была экстрасенсом, а раньше её называли просто «бабка», подразумевая то же самое, но иначе выражаясь.
Дорогу к «бабке» Оксана знала хорошо, уже далеко не в первый раз ходила, но в этот волновалась особенно. Иван вернулся! Теперь, главное, не упустить.
У Нины Ивановны всё было знакомо: затхлый воздух, драная кошка, вечно спящая на подоконнике, в кухоньке что-то готовили, и Оксана поморщилась. Она уже давно не ела половину привычных для других блюд.
— Здравствуйте, — тихо произнесла Оксана, с благоговением глядя на свою благодеятельницу-экстрасенса.
— Окса-а-ана, — хрипло и важно провыла «бабка».
Сеансы всегда проходили одинаково. Нина Ивановна брала Оксану за руку, закрывала глаза и начинала раскачиваться из стороны в сторону. Сообщала пару-тройку фактов, брала пять тысяч рублей, и они прощались. В общем-то Нине Ивановне было едва ли шестьдесят лет, и она была скорее женщиной, а не бабушкой, но слишком уж колоритной. С сединой, платочком, в цветастом халате. Лицо Нины Ивановны было испещрено морщинами, а губы всё время шевелились, будто она что-то жевала.
Это нагнетало атмосферу и добавляло ярких красок образу.
— Я вот к вам по делу… — Оксана огляделась по сторонам, точно их мог кто-то подслушать, и села на привычное место подле Нины Ивановны. — Иван вернулся домой, — она шептала от волнения.
— Вижу-вижу… — просипела «бабка».