— Нет, не знала, но мы с ней очень подружились. Алина была незаурядной женщиной — красивой, умной, с сильным характером, который почему-то принято считать мужским, хотя где они, эти мужчины с мужским характером? Товарища в беде ни за что бы не бросила! — Она вздохнула. — Как несправедливо устроена жизнь! Ей бы жить да жить, а вот поди ж ты, нет ее больше. Просто не верится! — Она замолчала, печально глядя в пространство, словно увидя перед своим мысленным взором ту, о которой шла речь. — Знаете, она иногда приходила ко мне домой, я угощала ее кофе и миндальным печеньем, она его очень любила… и рассказывала мне о своей жизни. Она очень хотела детей, но я думаю, она не была счастлива в семейной жизни, может, потому и детей не было. А может, наоборот, была несчастлива, потому что их не было. Она никогда не жаловалась, гордость не позволяла, но ведь одна женщина всегда поймет другую, не правда ли? Я видела ее мужа всего один раз, но и этого было вполне достаточно. Она как-то привела его к нам на вечер, на Новый год, кажется. На вид ничего, представительный, но какой-то вялый, замороженный, весь вечер просидел молча, только зыркал исподлобья. Мы все решили, что он ей не пара. Она намного интереснее, намного образованнее была, чем он. И я думаю, она его не любила. — Голос Лидии Антоновны понизился почти до шепота. — Может, и детей не хотела, потому что не любила. А потом этот дурацкий конфликт из-за сухого молока… Она очень переживала. Наш Игорь Петрович — прекрасный человек, но иногда бывает крут. Мы все думали, что он ее уволит. И Толю, Анатолия Константиновича, нашего бухгалтера, вместе с ней!
— А при чем здесь ваш бухгалтер? — спросила небрежно Екатерина, а сама насторожилась — «сделала стойку», как дядюшкин курцхар, завидев соседских кур, за неимением уток.