— Я не понимаю, — снова сказал Дэвид. Он растерянно потирал переносицу; я ужасно не люблю, когда он так делает — это значит, что сейчас он скажет гадость, которая всем испортит настроение. — Он уже давно должен был привести нас к бункеру.
Я проглотил заготовленную было колкость. А ведь и правда… Мало кто из бледняков способен продержаться на открытом воздухе дольше трёх суток. Итого выходит: сутки от бункера до места сходки, сутки на трёп, сутки — на обратный путь. Никак не больше.
— И это значит…
— Это значит, — сказал Дэвид, — что он идёт не к бункеру.
Илья оторвался от бинокля. Таким охреневшим я его ещё никогда не видал.
— Не к бункеру? — переспросил он таким тоном, будто Дэвид предположил, что солнце всходит на севере. — А куда?!
Дэвид пожал плечами.
— Мать его, — подытожил Илья.
— Дэвид, это чушь, — вмешался я. — Ему некуда больше идти. Здесь кругом на десяток миль — никаких подземных объектов. Да и наземных тоже.
— Знаю, — невозмутимо отозвался Дэвид. Мы с Ильёй переглянулись. Похоже, его спокойствие бесило нас в равной степени. И оба мы судорожно пытались припомнить, кому из нас пришла идея тащить этого засранца с собой. «Тебе», — второй раз за два дня напомнил я Илье, на сей раз — выразительным взглядом. Он в ответ только схаркнул себе под ноги.
— Ладно, — сказал я. — Пошли.
И мы пошли.
Во второй половине дня жара немного спала, и можно было идти быстрее. Илья шёл первым, держа винтовку наперевес. Я свой автомат закинул за спину и даже не трогал — всё равно честь последней пули принадлежала Илье, иначе обид и нытья будет — до следующей охоты. Дэвид плёлся позади, отставая на десяток шагов. Его спокойствие временами переходило в какую-то апатию, и хотя он не жаловался ни словом, ни взглядом, я ясно видел, что наша пешая прогулка задрала его куда больше, чем нас с Ильёй. Этот молчаливый протест раздражал меня сильнее, чем злобное нытьё Ильи и неуловимый бледняк, разом взятые, и мне вдруг захотелось сказать ему об этом. Я придержал шаг, поравнялся с Дэвидом и только тогда увидел, что он шагает с дозиметром в руках.
— Тебе делать не хрен? — осведомился я.
— Пытаюсь понять, — пробормотал он, щёлкая клавишами датчика. — Почему он не умирает? Уровень радиации здесь обычный, смертельный для его вида…
«Его вида»! Ботаник хренов. Точнее, зоолог — в данном случае. Говоря по правде, он никогда мне не нравился.
— Зачем тебе вообще эта штуковина? — терпеливо спросил я, надеясь, что разговор немного расслабит его, и он перестанет действовать мне на нервы своими флюидами. — Что-нибудь новенькое собираешься выяснить?
— Возможно, — буркнул Дэвид, и я послал его подальше. Вслух, но он только хмыкнул, продолжая щёлкать по клавишам.
— Вот он! — внезапно завопил Илья и вскинул винтовку. Громыхнул выстрел, потом ещё один. Илья перехватил винтовку за ствол и со всех ног кинулся вперёд. Я рванул за ним. Когда мы, тяжело дыша, остановились, Илья принялся материться. Я пнул ногой мешок маловразумительного месива, валяющийся на земле. Недели две назад это, должно быть, был бледняк. Но, похоже, кто-то из представителей «нашего вида», как сказал бы Дэвид, познакомился с ним раньше нас. Охота на бледняков — популярный спорт. Дешёвый, не требующий лицензии и довольно увлекательный временами.
Подошёл Дэвид и спросил, от чего бесится Илья. Я объяснил, что он то ли сослепу, то ли от излишнего рвения принял за нашего друга старый мешок костей. Винить Илью в этом было трудно — с каждым часом наш клиент становился всё более похож на то, во что Илья только что бездарно всадил две пули.
— Пошли отсюда. Воняет — жуть, — поморщился Дэвид и прытко припустил вперёд. Мы с Ильёй переглянулись. Я пожал плечами. Обоняние у нас искусственно притуплено — не настолько, чтобы мы не могли идентифицировать запах, но эмоциональная его переносимость заметно снижена. Это один из многочисленных подарков, которыми одарили нас предки костяного мешка, валявшегося сейчас у наших ног. Это — а ещё улучшенные рефлексы, повышенная восстанавливаемость тканей и почти полная резистентность к воздействию окружающей среды, в том числе — радиоактивному. Старики говорят, нас собирались использовать для колонизации новых планет. Наши деды рассудили, что начать стоит с Земли. Долгожданная ядерная война между странами Большой Девятки пришлась очень кстати. Мой папаша говаривал, что после неё выжили только тараканы да мы. Он преувеличивал, конечно, но ему, видать, нравилось сравнивать нас с тараканами. Мой папаша был малость придурковат, и никто не удивился, когда однажды он прямо на работе снял галстук и всадил себе в горло нож для резки бумаг. Кстати, он, как и Дэвид, чувствовал запахи острее, чем все нормальные люди. Мать не раз говорила мне, как рада, что я не похож на отца.
— Э-эй! — закричал Дэвид. — Джер, Илья! Сюда! След!!
И мы с Ильёй переглянулись снова. Конечно, Дэвид — мудак. Но он один из нас. Этого не отнять.
Мы хлопнули друг друга по ладоням.
И пошли.
— Их двое. Глядите…