Королевская пешка (СИ)

Мне предлагали дождаться возвращения Раду в его каюте на станции, а не на подмостках стыковочного ангара. Но я побоялась войти туда, куда сам владелец меня не приглашал. Было страшно найти там следы женского присутствия. Не потому, что люблю его. Тут дело было скорее в том, что я сама по себе ему не нужна, но в любой момент могу стать досадной помехой.

Как доверять тому, кто тебя не любит? Никак. Вот и моя семейная жизнь состояла из сомнений и ожидания предательства.

Рев боевой тревоги оглушил и дезориентировал.

— Прорыв кольца охранения, — скупо ответил Лель на мой вопросительный взгляд. — Все корабли готовые к вылету будут брошены в атаку. Как и те, что сейчас находятся на подлете к станции.

Я пошатнулась, потому что в одном из таких кораблей был Раду.

Вдруг захотелось, чтобы кто-нибудь успокоил, пообещал, что все будет хорошо. Но те, кого я уже считала друзьями, не имели привычки лгать даже во спасение.

И снова минуты растянулись в вечность. Говорят, на войне всегда так. И поэтому двадцатилетние ребята возвращаясь с полей сражений начинают смотреть на мир выцветшими, как от старости глазами.

Когда с шипением открылся большой шлюз и на площадку высыпала пара сотен солдат я, похоже, накрутила себя до крайности.

Ком в горле. В глазах слезы.

Чертова беременность.

Чёртовы гормоны.

Ведь я не люблю его. Не люблю! Мне должно быть плевать жив он или мертв.

Почему же так холодеют руки и темнеет в глазах при одной только мысли, что его больше нет?

Не знаю, кто меня подтолкнул в спину Лель или Лада. С них обоих станется. Никакой почтительности, которую они компенсируют преданностью.

А я, сделав первый шаг не могла уже остановиться. Мне уступали дорогу, пропуская вперёд. А в конце этого коридора стоял Энираду. Такой, каким был в тиверийском дворце. Гордый. Застегнутый на все пуговицы. Отстранённый.

Я сбилась с шага, поймав его пустой безразличный взгляд.

Остановилась.

Та ещё будет сценка, если я ему на шею брошусь, а он меня оттолкнет.

И тут Раду, тяжело, словно ломая свою ледяную броню двинулся навстречу мне. А я не могла пошевелиться с ужасом глядя в его глаза, в которых война уже выжгла что-то важное. И даже не заметила, как он сорвался на бег и преодолел разделяющее нас расстояние буквально за пару секунд.

Муж заключил меня в стальные объятья и начал покрывать жадными поцелуями мои щеки, губы и глаза. Его потрескавшиеся губы царапали кожу. И отчего-то было плевать на то, что свидетелями этой личной сцены стал целый взвод солдат.

А я безостановочно шептала: «Люблю» и плакала.

Отступление

Раду играл в гляделки с Эстерази, раздражая, провоцируя. Но молодой офицер оставался спокоен, и даже несколько безразличен к попыткам сюзерена выбить у него почву из-под ног.

— Чего ты добиваешься? — спросил княжич, не стараясь скрыть раздражение.

— Служу княжеской семье.

— Разве? А мне сказали, что служишь ты моей жене.

— Она в этом нуждается более, чем кто-либо. Ты же ее бросил.

— Я ушел защищать свою страну.

— Трусом тебя никто и не называет. Но это не отменяет того факта, что кое-кто ее оставил совсем одну. Среди людей чужих и настроенных достаточно враждебно. Всем было плевать на твою жену. А Яра, между прочим, почти перестала есть. Потому что беременность дается ей гораздо тяжелее, чем она старается показать. Потому что она за тебя переживает. Ночами в подушку ревет, а утром пытается это скрыть. Ведь княжна должна быть сильной. Никто не позволил ей перекинуться с тобой парой слов. Ты не нашел и минуты, чтобы поддержать и успокоить свою жену в сложное для нее время. Даже о ребенке она не смогла сама тебе рассказать. Кого ты оставил заботиться о ней вместо себя? Или не подумал о том, что она в этом нуждается? — Лель медленно выдохнул, гася раздражение. — Впрочем, не важно. Мы с тобой никогда не ладили, и вряд ли что-то изменится. Но я не желаю моей княжне зла и не позволю кому-то ей навредить.

— Она моя, — Если бы взглядом можно было сжечь, от Эстерази остался бы лишь пепел.