Королевская посланница

Пока же княжна могла только догадываться, почему задержался в Париже Григорий. Ему нужна была помощь французских властей.

План вызволения Вареньки, очевидно, у Григория имелся, а баронесса де Кастр вынуждена была болтаться без дела в Монпелье, изображая собой богатую праздную дуру!.. Это, конечно, Соня сказала о себе сгоряча: не думала же она, что Григорий будет посвящать её во все подробности дел, толком не зная, на что она способна.

Софья не понимала, почему она так злится. В любом предприятии – это известно и ребенку – ничего не делается быстро.

– Быстро только кошки родятся! – сказала бы в этом случае покойная княгиня Астахова.

Пожалуй, Соне лучше сейчас думать о чём-нибудь другом. Например, вспоминать об оставшейся в Дежансоне Агриппине.

Несчастье, которое случилось с девушкой, побудило княжну Астахову ускорить обещанное вознаграждение – дать своей горничной, которая была её крепостной, вольную. Сей документ она подписала в присутствии нотариуса, вдовы Фаншон и Григория Тредиаковского. Но и этого ей показалось мало.

Маркиз Антуан де Баррас потихоньку выздоравливал в доме своей давней знакомой – мадам Фаншон. Об отношениях с этой достойной женщиной, миловидной и веселой, он предпочитал не распространяться, но два ее сына-погодка удивительным образом походили на самого маркиза. Правда, только лицом, взяв крепость фигур и саженные плечи от предков по линии матери…

Сыновья вдовы относились к маркизу почтительно, как и подобает относиться простолюдинам к аристократу, называли «ваша милость» и целовали руку. Несколько раз, думая, что никто не видит, старый маркиз останавливал любящий взгляд на плечистых фигурах сыновей Фаншон, и в глазах его мелькала гордость. Или это Соне только казалось?

Княжна с легким сердцем оставила свою горничную Агриппину в этой дружной семье, уверенная, что о ней хорошо позаботятся. Самой горничной Соня дала двести рублей. Агриппина даже испугалась.

– Ваше сиятельство, вы хотите оставить меня здесь навсегда?

– Нет, дорогая, – ласково улыбнулась ей Соня. – Я непременно приеду за тобой, если ты хочешь по-прежнему быть рядом со мной. А пока привыкай к тому, что ты свободная женщина и можешь располагать собой, как пожелаешь. Мне нужно съездить в Нант к Луизе, а на обратном пути я заеду в Дежансон, и мы непременно увидимся. А потом поедем в Италию, в Англию или Шотландию…

Шотландия была мечтой Сони с детства, но пока обстоятельства складывались так, что поездку в страну Вальтера Скотта на время придется отложить.

Посвящать Агриппину в свои отношения с Тредиаковским она считала излишним, а на вопрос девушки о том, где теперь Григорий Васильевич, княжна пожала плечами и ответила:

– Говорил, вроде ему в Париж надобно… Зато Соня рассказала маркизу, как обошёлся с девушкой его сын, и Антуан де Баррас был потрясён. Флоримон!.. В его жилах текла кровь древней династии Капетингов, чьи потомки не раз прославились в крестовых походах…

– Я должен загладить свою вину перед этой девушкой! – вне себя от горя твердил старый маркиз.

Когда Софья рассказала об этом пострадавшей горничной, та умилилась.

– Так и сказал – загладить вину? – повторяла она, недоверчиво покачивая головой, и признавалась своей госпоже: – Не правда ли, маркиз до сих пор красив! Сразу видно, что он знатный человек… Он так много знает!.. Он даже поцеловал мне руку!

Княжна про себя посмеивалась: кому бы в России пришло в голову поцеловать руку крепостной девке? Но соглашалась, что порода в маркизе видна до сих пор. Старость не обезобразила его лицо, а сделала ещё величественней.

Вообще-то оставить Агриппину в Дежансоне посоветовал княжне Тредиаковский.

– Агриппина перенесла тяжелое потрясение, – сказал он. – Представьте, как бы вы чувствовали себя, окажись на её месте. Она стесняется вас, стесняется окружающих. Девушку мучает стыд. Ей кажется, что все знают о её позоре…

Соня представила. Вернее, попыталась представить. Картина показалась ужасной. У неё даже мурашки по коже побежали. Но вот сама Агриппина… Что-то Соня не видела у неё особых мучений.

Княжна знала, что и в простом народе девушки не меньше заботились о своей невинности, чем девицы знатного рода. А уж потерять девственность через насилие! Многие накладывали на себя руки от горя. По крайней мере, так всегда считала Соня, так она читала об этом в романах. Агриппина же порыдала денек, повздыхала, а потом философски заметила:

– Что же делать, девичество не вернуть. Видать, мне на роду написано остаться незамужней, хотя теперь и вольной. Господь награждает нас за муки и терпение. Если я стану работать, то со временем смогу накопить денег и, например, открыть какую-нибудь лавочку, где стану торговать благовониями или цветами. Я ещё не решила…