Королевская шутиха

Открыв глаза, я увидела, что нахожусь в его руках, а вокруг светит осеннее, но еще теплое солнце. Не было никакой тьмы, никакого ужаса. В неведомом лесу не падали деревья, а по булыжникам не стучали конские копыта.

— Я потеряла сознание. Я что-нибудь говорила?

— Ты несколько раз повторила: «Я не могу его взять», — ответил он. — Ханна, у тебя было видение?

Я кивнула. Мне сейчас нужно было сесть и отодвинуться от него, но вместо этого я уткнулась ему в плечо и наслаждалась знакомым, соблазнительным чувством безопасности, какое часто испытывала рядом с ним.

— Это было предупреждение? — допытывался он.

— Это было что-то ужасное. Жуткое ощущение. Непонятный ужас. Я даже не понимаю, с чем он связан. Я ничего не видела. Только ощущала.

— А я думал, ты утратила этот дар, — сказал он.

— Как видишь, нет. Но мне от него никакой радости.

— Успокойся. — Его голос был полон искренней тревоги за меня.

Потом он повернулся в сторону и сказал:

— Я отведу ее домой. Расходитесь. Ей не нужна никакая помощь.

Я мгновенно сообразила, что за спиной Дэниела стоит небольшая толпа людей. Им было интересно поглазеть на женщину, которая в церкви вдруг испустила крик и лишилась чувств.

— Она — ясновидящая, — сказал кто-то в толпе. — Блаженная. Служила у королевы в шутихах.

— Что ж она свое будущее не увидела? — насмешливо спросил другой голос.

Дальше последовала грубая шутка, что только блаженная может приехать из Англии, выйти замуж и через три месяца сбежать от мужа.

Дэниел густо покраснел от гнева. Я попыталась сесть. Его рука крепче сжала мне плечи.

— Не волнуйся. Я провожу тебя домой, а там сделаю кровопускание. Ты же вся горишь.

— Не надо никаких кровопусканий, — сразу же возразила я. — И вообще, не надо суетиться.

Ко мне подошел отец.

— Ты сможешь идти, если мы поведем тебя вдвоем? — спросил он. — Если нет, мы раздобудем носилки.

— Я вполне могу идти. Не надо носилок. Со мной ничего особенного не случилось.

Отец с Дэниелом помогли мне встать. Мы свернули в улочку, которая вела к нашему дому. На углу я увидела нескольких женщин, которые чего-то ждали. Это были мать Дэниела, три его сестры и мать его ребенка. Мы с нею смотрели друг на друга, сравнивая, оценивая и делая выводы. Надо сказать, выводы были не в мою пользу. Наверное, Дэниелу стоило жениться на этой широкобедрой, розовощекой, белокурой женщине, налитой, словно персик. У нее были яркие губы, широкое простодушное лицо и немного выпученные голубые глаза. В отличие от родни Дэниела, она смотрела на меня без ненависти и презрения. Она даже улыбнулась мне, немного виновато и с какой-то надеждой. Ребенок у нее на руках действительно был настоящим еврейским ребенком: темноволосым, темноглазым, смуглокожим, со спокойным лицом. Даже если бы миссис Карпентер и не выдала мне тайну Дэниела, я сразу догадалась бы, что это его сын.

Пока я смотрела на эту женщину, у нее за спиной промелькнула тень. Тень быстро исчезла, но я успела разглядеть всадника, пригнувшегося к спине лошади. Он двигался прямо на мать Дэниела-младшего. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, тень исчезла. Я видела лишь женщину с младенцем и ехидно пялящееся на меня семейство Карпентеров.

— Идем, отец, — слабым голосом сказала я. — Отведи меня домой.

Зима 1556/1557 года

По городу, конечно же, поползли слухи: обморок во время мессы случился из-за моей беременности. В нашу лавку зачастили женщины, которые спрашивали книги, стоявшие на самых верхних полках. Это делалось с одной-единственной целью — чтобы я вышла из-за прилавка и вытянулась во весь рост, а они смогли бы поглазеть на мой живот.

К зиме их любопытство улеглось. Кумушки удостоверились, что живот у этой странной, нелюдимой дочери печатника ничуть не округлился. К Рождеству история с моей несостоявшейся беременностью вообще забылась, а к началу холодной весны я стала привычной диковиной Кале наряду со всяким беглым людом, бывшими пиратами, солдатскими девками и прочими возмутителями спокойствия.

Город жил слухами о более серьезных событиях. Эти слухи появились не вчера и то затихали, то вспыхивали снова. Но к весне они вдруг начали подтверждаться. Давнишнее желание короля Филиппа втянуть Англию в войну с Францией наконец одержало верх над здравым смыслом королевы. Мария уступила политическим интересам мужа. Соседние страны опять стали врагами. Мысли о возможном французском вторжении и захвате Кале ужасали многих горожан. Жители боялись, что история двухсотлетней давности может повториться и им придется выдерживать тяготы многомесячной осады. Мнения наших постоянных покупателей разделились. Одни считали королеву марионеткой в руках Филиппа, даже не подозревавшей, чем это обернется для Англии. Другие, наоборот, видели в нарастающих событиях великий шанс для Англии и Испании окончательно завоевать Францию, разделив между собой лавры и трофеи победы.

Весна 1557 года