Королевская собственность

Он приказал забить в кандалы нескольких унтер-офицеров и главарей экипажа за то, что видел, как они о чем-то серьезно совещались на баке, а затем, спохватившись, что Питерс должен был, без сомнения, быть в числе недовольных, без всякого основания приказал и его заковать в кандалы. Это переполнило чашу терпения, и весь экипаж в полном составе явился на верхнюю палубу, потребовав от капитана отчета, на каком основании Питерс и остальные были посажены в трюм. Заметив, что командир несколько растерялся, они стали требовать, невзирая на решительный вид офицеров, чтобы их товарищи были немедленно освобождены. Таким образом, первое действие открытого бунта было вызвано неразумным и неосторожным поступком самого командира.

Напрасно офицеры грозили наказанием и старались держать себя с достоинством. В толпе раздались три громких торжествующих «ура». Пехота, оставшаяся еще верной своей присяге, была тотчас же призвана к оружию старшим лейтенантом, так как командир совершенно растерялся и стоял, как истукан. Экипажу было приказано немедленно идти вниз, под угрозой, что в случае неповиновения по ним будут стрелять. Офицер, командовавший морской пехотной ротой, скомандовал солдатам «готовься!», и в следующий момент они собирались уже открыть огонь, так как ни один матрос не тронулся с места, когда старший лейтенант остановил их движением руки. Он желал прежде всего убедиться, все ли матросы восстали, как один человек, или есть между ними и такие, которые еще остались верны долгу и присяге.

Выступив вперед, он потребовал, чтобы каждый отдельный матрос, оставшийся верным своему государю, выделился из толпы и перешел на ту сторону палубы, где сгруппировались вокруг капитана офицеры и морская пехотная команда.

Наступила томительная минута молчания, — и вот из толпы выделилась, наконец, фигура пожилого матроса. Это был Вильям Адамс, старый квартирмейстер. Медленно перешел он на сторону офицеров, сопровождаемый громкими свистками экипажа. Старик только что поставил ногу на один из брусьев по сторонам люка, как, обернувшись к товарищам, подобно льву, вызывающему противника на бой, произнес громко и отчетливо:

— Ребята, я 35 лет служил верой и правдой моему королю! Я проливал кровь за него в десятках сражений и уже слишком долго был ему верным слугой, чтобы восстать против него и стать на сторону бунтовщиков на старости лет. Вас же я не осуждаю: вы поступайте по своему разумению, а я поступаю по своему!

И как это ни странно, но когда бунт был усмирен, об этом геройском поступке Адамса не было даже доведено до сведения короля или хотя бы только высшего начальства. Так умел капитан А. ценить и награждать заслуги.

Но поступок Адамса не нашел подражателей: кроме него, ни один матрос не перешел на сторону капитана и офицеров.

Экипаж с криком «ура» бросился вниз, оставив офицеров и команду морской пехоты в полном недоумении.

Матросы прежде всего обезоружили и связали часовых, затем освободили всех своих товарищей, после чего собрались для совещания на баке. Совещание длилось недолго, помощник боцмана, который был одним из главарей, просвистал: «Забирай гамаки и койки!» Матросы схватили каждый свою койку или гамак и выбежали с ними наверх, где в одну минуту была воздвигнута баррикада, так как офицеры в первый момент не сообразили, что они намеревались делать, и потому не успели воспрепятствовать им вовремя построить баррикаду и даже высунуть в две искусно устроенные амбразуры жерла двух крупных 24-фунтовых орудий, заряженных картечью и наведенных на кормовую часть палубы, где находились капитан и офицеры. Затем бунтовщики заявили, что желают говорить с ними, и так как начальству было ясно, что всякого рода сопротивление было бы совершенно бесполезно даже и при содействии морской пехоты, на которую было трудно вполне положиться, то выразили согласие выслушать экипаж.

При виде баррикады и наведенных орудий, подле которых уже стояло по человеку с зажженным фитилем, ожидая только сигнала, чтобы приложить фитиль к затравке, капитан до того испугался, что готов был бежать вниз, в свою каюту, но офицеры не допустили его до этого, хотя вся его внешность выражала несомненный страх и малодушие. Такое поведение капитана, без сомнения, должно было погубить все дело, в котором мужество, спокойствие и присутствие духа одни могли повлиять на толпу.

По предложению Питерса, командиру, офицерам и морской пехоте было предложено положить оружие и признать себя арестованными, в противном же случае, при малейшей попытке предпринять что-либо, фитиль будет приложен к затравке.