Королевский долг

Миссис Джей меня поняла. «Идемте со мной, я что-нибудь придумаю», — сказала она.

Она привела меня в большую комнату и распахнула гардероб в стиле эпохи Людовика XIV. «Если вам что-нибудь подойдет, — пожалуйста, возьмите», — объявила она.

«Мне нужно что-нибудь черное, длиной в три четверти с неглубоким вырезом», — объяснил я.

Миссис Джей сдвинула вешалки и достала черное шерстяное платье длиной в три четверти, с отложным воротничком. «Замечательно», — сказал я. Черные туфли мы положили в сумку, которую я взял во дворце, платье — в специальный чехол, и отправились в больницу Пити-Сальпетрьер, находившуюся недалеко от посольства. Когда мы подошли к главному входу в восьмиэтажное здание больницы, миссис Джей, уже видевшая сегодня Диану, сжала мне руку. «Крепитесь», — сказала она.

Я навсегда запомнил эту духоту и длинные пустые коридоры. Казалось, всех людей эвакуировали. На третьем этаже мы вышли из лифта и сразу же окунулись в больничную суматоху. Мимо проносились врачи в белых халатах. Медсестры сновали туда-сюда. Тут же стояли полицейские. Нас пригласили в небольшой кабинет. На ломаном английском главный хирург выразил нам сочувствие и объяснил, что спасти принцессу было невозможно. Потом нас повели еще по какому-то коридору, по обе стороны которого находились пустые палаты. У палаты в самом конце коридора дежурили два жандарма. Значит, вот где принцесса, подумал я.

Мы прошли мимо полиции, зашли в первую палату справа, и нас представили католическому священнику, отцу Клошар-Боссюэ, и англиканскому священнику, преподобному Мартину Дрейперу. Именно отец Клошар-Боссюэ провел обряд соборования перед смертью. Он рассказал мне о совершении миропомазания принцессы. Я вспомнил, как мы с принцессой ходили в церковь на Кенсингтон Черч-стрит, зажигали свечи и молились.

Мы с Колином сидели со священниками, пили кофе и ждали. Наконец в комнату вошла старшая медсестра Беатрис Умбер в белом халате. Было около одиннадцати. Она сообщила нам, что скоро мы сможем увидеть принцессу. Медсестра Умбер, маленькая, опрятная женщина, очень профессионально справлялась со своими обязанностями.

Я сказал: «Мне бы не хотелось, чтобы к ней заходил кто попало. Пожалуйста, информируйте меня обо всех, кто входит в палату, где лежит принцесса». Она поняла меня и вышла из комнаты, чтобы сделать соответствующие распоряжения.

И вот нам разрешили зайти к принцессе. Не знаю, как мне удалось встать. Медсестра Умбер крепко держала меня за руку, а Колин взял под руку. Мы вышли, прошли мимо жандармов, которые склонили головы. Дверь открылась. В палате было, сумрачно. Дневной свет с трудом проникал сквозь узкие щели закрытых жалюзи, которые скрывали окна. Главным источником света был настенный светильник. В углу стояли как статуи два представителя похоронного бюро, мужчина и женщина. Тишину нарушало лишь жужжание большого вентилятора.

И тут я увидел ее. Женщина, о которой я так долго заботился, лежала на кровати. Белая хлопковая простыня закрывала ее до самой шеи. Я пошатнулся, медсестра Умбер с Колином поддержали меня. Я хотел отвернуться, но я должен был находиться рядом с ней.

Тут я впервые осознал всю реальность произошедшего, зарыдал и подошел к краю кровати. Мне так хотелось, чтобы она открыла свои большие голубые глаза, так хотелось, чтобы она улыбнулась, так хотелось, чтобы сейчас она просто спала. Невозможно описать словами то, что я видел перед собой, поэтому я промолчу о картине, которая мне тогда представилась. Но, как бы она ни выглядела, я хотел обнять ее, как обнимал много раз до этого. Хотел все исправить, как делал много раз до этого. Вентилятор медленно повернулся, и на меня подул прохладный ветерок. У принцессы дрогнули ресницы. Я бы сделал все, что угодно, лишь бы только эти глаза открылись.

Я поднял голову и заметил, что в комнате почти не было цветов — только две дюжины роз от бывшего президента Франции Валери-Жискар Д'Эстена и его супруги. Я держался только потому, что помнил, как принцесса говорила о смерти. С тех пор, как она провела несколько часов рядом с умирающим Адрианом Уорд-Джексоном, Диана не боялась смерти. Именно тогда началось ее духовное просвещение, именно тогда ее заинтересовала человеческая душа. «Когда человек умирает, его дух какое-то время остается с нами», — я слышал ее голос. Она сказала мне это давным-давно, когда умерла моя мать. Это было единственное, что меня сейчас утешало. Я верил, что ее душа все еще здесь, парит над ее изувеченным телом, душа, которая ждет, когда начнется ее «путешествие», как сказала бы принцесса.

Я смахнул слезы, собрался с силами и сообщил медсестре Умбер, что принес с собой черное платье и туфли, чтобы в них одели принцессу, а также ее помаду и пудреницу. Потом я достал из кармана четки матери Терезы и отдал их медсестре. «Вложите их, пожалуйста, принцессе в руку. Спасибо».