Королевский долг

Каждое утро она входила в зал суда с почти королевским величием. У нее была очень добрая улыбка, но холодный взгляд тут же требовал тишины в зале, если журналисты за моей спиной начинали совещаться или обмениваться мнениями.

Я перевел свое внимание на королевский герб над головой миссис Джастис Рафферти. Я прочитал слова, которые знал наизусть: «Позор тому, кто замышляет зло». Как странно мне было смотреть на льва и единорога, защищавших королевский щит, со скамьи подсудимого.

Мария была свидетельницей защиты, поэтому ей нельзя было присутствовать на заседаниях, которые начались после соблюдения всех формальностей. Мы решили, что ей лучше пока отправиться домой в Чешир и занять себя работой в цветочном магазине, чтобы поменьше думать о суде.

Моим убежищем стал дом Кевина и Шарон Хартов — они были первыми, с кем мы познакомились, когда вернулись из Хайгроува в Лондон. Здесь, в их уютном викторианском доме в Хемптоне, недалеко от Ричмонда, я отдыхал от судебной суматохи и укрывался от внимания прессы. В те дни Кевин и муж моей племянницы Луизы Том Макмахон всегда были со мной. В те две недели меня очень выручила наша дружба.

Вечером, после первого судебного заседания, мы не смотрели новостей ни по Би-би-си ни по Ай-ти-эн. Телевизор вообще был выключен, так как прокурор просто уничтожил меня в своей речи, и все это наверняка транслировалось по телевизору. Я сидел за столом с добрыми, хорошими людьми и ел спагетти под соусом болоньез. Так приятно было расслабиться и не следить за каждым своим жестом, ведь в зале суда за мной подмечали любую мелочь.

«Сегодня на нем опять был изящный галстук — на этот раз от „Эрме", за 65 фунтов, — писал Джеймс Уайтейкер в своей колонке на второй день. — … я сидел напротив него в столовой и видел, как он ест здоровую пищу — муссаку [30]… Он подражает в одежде принцу Чарльзу… а его рукопожатие очень крепкое».

Журналист «Дейли Миррор» Стив Деннис рассказал мне, какое обо мне сложилось мнение среди журналистов: «Ты слишком много улыбаешься, кажешься слишком спокойным — и это заметно».

Спокойным! Я еще никогда в жизни так не нервничал, но, выходит, мне даже не позволено делать «хорошую мину при плохой игре». Только дома у Хартов мы с их сыном Джо семнадцати лет и дочерью Эйми, которой было девятнадцать, могли открыть бутылочку вина и проболтать весь вечер — так приятно было побыть собой, когда никто не следит за каждым твоим шагом, не обсуждает тебя. Если Кевин замечал, что у меня угрюмое настроение, он тут же говорил: «Пойдем, выпьем пивка!», и мы отправлялись в ближайший паб.

— Это несправедливо, Кев! — жаловался я.

— Пол, в жизни вообще мало справедливости. Ты должен это вытерпеть. Ты должен держаться, — говорил он.

В ту первую неделю я получил чудесное теплое письмо от монахинь из Успенского монастыря в Голвэе, что в Ирландии. Мать Тереза, которая виделась с принцессой, когда та привела с собой мать Марии, заверяла меня, что монахини молятся за меня каждый день. «Нельзя недооценивать силу молитвы, а мы все молимся за вас», — было написано в письме. Меня поддерживало много людей. Я в буквальном смысле получал мешки писем. Мои друзья знают, как я благодарен всем за это. Тут следует упомянуть Ричарда Медли и Джуди Финниган. Ричард тоже однажды вкусил горькой несправедливости, когда его объявили вором, который совершил кражу в супермаркете «Теско» — это произошло, когда он работал ведущим программы «Сегодня утром» на Ай-ти-ви.

За все долгое время до суда он посылал мне много писем с выражением искренней поддержки. Даже когда он был завален работой, он умудрялся находить время и писать мне пару строк на обратной стороне своих текстов. От его слов у меня улучшалось настроение. Он был настоящий провидец. Например: «Тебе может показаться, что ты попал в эпицентр бури, и все вокруг тебя ходит ходуном. Я тоже такое испытывал. Что ж, пусть суд завершится, и ты снова станешь отличным мужем и чудесным отцом, сильным и добрым человеком. — Ричард».

Мне было очень приятно знать, что многие на моей стороне, потому что Уильям Бойс во всех своих тщательно продуманных речах всегда сгущал краски до неузнаваемости. Кто-то заметил, как я в половине четвертого ночи тайком пробираюсь в Кенсингтонский дворец. Спенсеры заявили в полиции, что у меня дома просто не может быть столько вещей покойной принцессы. Я никому не сообщил о том, что взял вещи на хранение.

Но я-то сообщил. Сообщил. В письме принцу Уильяму, в апреле 2001 года. Что происходит с ними со всеми?

Я давал выход своему гневу и разочарованию в маленькой комнате для конференций на втором этаже. Здесь можно было немного расслабиться. В этой комнате хранились вещественные доказательства и важные бумаги, тут мы могли спокойно беседовать, не боясь, что нас услышит полиция или обвинители. «Спустимся вниз, Пол. Надо обсудить, как прошел сегодняшний день», — говорил лорд Карлайл в конце каждого дня заседаний.