Королевский долг

Мне было очень неловко, но не могу сказать, что неприятно. В глубине души я гордился, что принцесса проводит с нами так много времени и что ей наплевать на условности. В буфетной она проводила обычно минут пятнадцать — двадцать, смеясь и дурачась. Мы беседовали об Уильяме и Гарри. Однажды она была особенно взволнована и обрадована: у Уильяма выпал первый молочный зуб. Именно в такие минуты я снова видел перед собой ту одинокую принцессу, которую мы с Марком Симпсоном кормили биг-маками, но теперь она была одинока в собственном доме. Она жаловалась мне, как ей тяжело: она чувствует себя покинутой, ее не ценят. Но она понимает, что ей надо быть сильной, а это очень трудно. Все это были лишь общие слова, никаких конкретных случаев она мне не рассказывала. Ей просто хотелось поделиться со мной своими чувствами. Может быть, она искала сочувствия, ждала каких-то вопросов, но я никаких вопросов не задавал и только слушал. Мне было ее жаль, но что я мог сказать? Как-то, поедая белый шоколад, она сообщила мне, что у нее есть «близкий друг», о котором никто не знает. Я снова промолчал. Было бы невежливо ее расспрашивать.

Когда мы были одни в буфетной, она казалась ранимой, беззащитной, но как только выходила за дверь, то опять надевала на себя маску властной принцессы. Венди и другие слуги засыпали меня вопросами: «О чем вы говорили? Что у нее случилось?»

— Так, семейные дела, — отвечал я.

Вы спросите, как ко мне относился принц? Скажу одно: он оставлял мне записки.

Венди знала, что происходит, задолго до того, как об этом узнал я. Мне пришлось самому обо всем догадываться. Детали головоломки постепенно складывались в целое. Да, в моем еженедельнике больше не было имен и цветных полосок, но я по-прежнему записывал: «Личная резиденция». Эта надпись появлялась на многих страницах весной 1989 года и означала, что принц Чарльз уехал в одну из своих личных резиденций. В какую именно, знали только его самые доверенные слуги: личный секретарь Ричард Айлард, телохранитель Колин Тримминг и его лакеи, Майкл Фоссет и Кен Стронак.

В конце 1989 — начале 1990 года совместная жизнь принца и принцессы стала давать трещину. Слугам ничего не говорили, но мы не были глухими и не раз — в тех редких случаях, когда принц и принцесса оказывались в поместье одновременно и когда дети уже крепко спали, — мы слышали крики наверху, хлопанье дверей, сердитые шаги на лестнице, после чего все замирало, и дом погружался в мрачную тишину.

Не были мы и слепыми. Однажды в субботу вечером я вошел в гостиную. На ломберном столике, где я недавно аккуратно накрыл на двоих, царил беспорядок — стаканы были опрокинуты, некоторые — разбиты, вода промочила скатерть, соль и перец рассыпались. Принц в шелковом халате с гербом на нагрудном кармашке ползал по полу и собирал осколки.

— Вот незадача, — сказал он, увидев меня. — Я тут зацепился халатом, и все полетело.

Принцессы же не было видно.

Когда принц был в особняке один — на неделе или, чаще всего, в воскресенье вечером, — он просил меня подать ужин не в восемь тридцать, как обычно, а пораньше.

— Пол, я хочу сегодня вечером отдохнуть, поэтому подай ужин пораньше, — говорил он.

Я накрывал стол в его комнате, выкладывал на табуретке перед диваном «Таймс», развернув страницу с телепрограммой, а рядом — пульт. Возле камина я ставил ведерко с поленьями. Все было приготовлено для того, чтобы принц мог провести вечер в тишине. Я думал, что так и происходит, пока однажды Венди не сказала: «Какое расточительство: он зажигает камин на две минуты, а потом уходит».

Принц любил поесть спокойно и медленно, но в такие дни он явно торопился. Вскоре после того как я подавал ужин, он вызывал меня унести тарелки. Не успевал я дойти до буфетной с подносом грязной посуды, как раздавался шорох покрышек по гравию. Выглянув в окно, можно было увидеть, как в темноте исчезают габаритные огни машины.

— Уехал. И вернется только к утру, — как-то сказала Венди.

Личным автомобилем принца Чарльза был зеленый «Астон-мартин». Он стоял позади особняка в гараже на три автомобиля, устроенном в здании бывших конюшен. Рядом пристроился «бентли» классической модели с кремовыми сиденьями и старый «Астон-мартин» с серебряным драконом на капоте, который королева подарила своему сыну на совершеннолетие. Когда принц уезжал по вечерам, он сам был за рулем, а на пассажирском сиденье — Колин Тримминг. Эта самая машина и скрипела по гравию в темноте.

Я особо не задумывался, зачем принц уезжает по вечерам. Но однажды я зашел в полицейский пост поместья (полицейские из гластонширского отделения круглосуточно охраняли Хайгроув). Я принес им остатки ужина. Мы разговорились, и они упомянули о поздних отъездах принца. Тут-то я и узнал тайну. Они, видимо, думали, что я и так все знаю, и сказали, что принц Чарльз в своих загадочных поездках всегда проезжает двадцать две мили: то есть одиннадцать — туда, одиннадцать — обратно. «Миддлвич Хаус», где жила миссис Камилла Паркер Боулз, был как раз в одиннадцати милях от Хайгроува.