Королевский долг

Я знаю, что это такое, потому что именно так случилось с Марией в конце 1994 — начале 1995-го. Мария сказала, что поработает у Дианы камеристкой год, но постепенно она стала проводить во дворце все больше и больше времени, выполнять все больше и больше поручений, и под конец этого срока Мария поняла, что не сможет проработать камеристкой еще год, потому что скучала по Александру и Нику, которых почти не видела. Мальчишки привыкли, что папы подолгу не бывает дома, но мама всегда проводила с ними все время. «Скоро привыкнешь. Не сдавайся», — то и дело повторял я, пытаясь не допустить того, что рано или поздно должно было произойти. Я знал, что если она перестанет работать камеристкой, то принцесса посчитает, что ее предали. Диана не раз сталкивалась с этим, иногда даже казалось, что ее преследует какой-то невидимый враг. От нее отвернулась семья, которая очень хотела, чтобы вместо Дианы у них родился мальчик, от нее отвернулся принц Чарльз, от нее отвернулся родной брат, граф Спенсер, когда она искала какой-нибудь домик, где могла бы спокойно проводить выходные. Однако печальнее всего то, что принцесса в любой момент могла сама отвернуться от тех, кто был предан ей. В случае с Марией я, не в первый раз за время моей службы в королевской семье, попал под перекрестный огонь — я разрывался между двумя женщинами, которые были мне дороги.

Когда моя жена пошла на встречу с принцессой в Кенсингтонский дворец, собираясь сообщить Диане о том, что она уходит, так как хочет побольше времени проводить со своей семьей, я как последний трус убежал и спрятался подальше — я был так испуган, что не мог выполнять в этом деле роль миротворца. Зажав руками уши, я ждал, надеясь, что неизбежный скандал скоро стихнет сам по себе. Этим же вечером, в декабре 1994 года, подавленная Мария рассказала мне о своем разговоре с принцессой.

«Что? И это после всего, что я для тебя сделала? — в гневе воскликнула принцесса. — Я из кожи вон лезла, чтобы устроить вас, была такой сговорчивой, и вот чем ты платишь за мою доброту!»

Мария попыталась объяснить ей: они договаривались, что Мария проработает камеристкой только год, что ей нравится работа, но она бы хотела больше видеться с детьми. «Но принцесса унизила меня, как могла. Она довела меня до слез», — сказала Мария в тот вечер.

На следующий день утром над столом, где завтракала принцесса, повисли грозовые тучи.

— Доброе утро, Ваше Королевское Высочество, — сказал я, держа в руках кофейник.

На этот раз Диана проигнорировала мое обращение, которое ее обычно раздражало, и спросила:

— Пол, ты можешь уговорить свою жену?

В первый раз в жизни я захотел, чтобы какой-нибудь крупный заголовок отвлек внимание принцессы, но увы. Я смиренно объяснил, что Мария уже приняла решение, потом попытался объяснить, что моя жена просто хочет проводить больше времени со своими детьми, и заверил принцессу, что подобное решение далось ей нелегко, но она все же остановилась на нем, зная, что теперь я постараюсь справляться во дворце за нас обоих. Но принцесса Диана не простила Марию. Марии оставалось еще четыре недели проработать у Дианы, и за это время та не обмолвилась с моей женой ни словом. Среди слуг во дворце такая тактика была известна как «обет молчания».

К 1995 году многие утратили расположение принцессы. Было очень грустно, когда повар Мервин Уайчерли уехал из Кенсингтонского дворца после того, как Диана не разговаривала с ним девять месяцев. Немного позднее от Дианы ушел мой коллега Гарольд Браун — тоже после такого же «обета молчания». Ему повезло — он перешел работать к принцессе Маргарет и потому остался жить в апартаментах № 6. После его ухода я остался единственным дворецким, при этом слуг становилось все меньше, а принцесса требовала от них все большей преданности.

Но и в наших с принцессой отношениях иногда пробегал холодок. Хуже всего мне пришлось в ту пору, когда принцесса, ближе к разводу, начала обращать внимание на свои расходы. Она вдруг с ужасом поняла, что на содержание дворца уходят огромные суммы. Кажется, она впервые увидела телефонный счет в Кенсингтонском дворце. Она взяла распечатку звонков и потребовала, чтобы все слуги написали свое имя напротив каждого частного телефонного звонка, который они сделали. Я наговорил на 300 фунтов. Я выписал чек и думал, что этим дело и закончится. Но я ошибался.

Принцессу разозлило то, что я столько наговорил по телефону. Когда я отдал ей чек, она поинтересовалась, как такое получилось. И я совершил ошибку — сказал то, что думал: «Я провожу во дворце много времени, поэтому что тут такого, если я иногда звоню к себе домой? Я ведь работаю здесь по шестнадцать часов в сутки, Ваше Королевское Высочество».

Она решила, что я жалуюсь. Следующие две недели она перестала меня замечать и отказывалась даже говорить со мной. Мне было очень тяжело. Я чувствовал себя обделенным ее дружбой. Мне было очень одиноко.

Дошло до того, что я стал оставлять ей записки по всем комнатам. А она в ответ тоже писала мне записки.