И в самом деле я была скована в движениях, похожа на окаменелое дерево, а близость этого мужчины сделала меня окостеневшей и неподвижной, его прикосновение грозило просто выбить мои руки и колени из суставов. Я не позволяла себе глубоко дышать, и в конце концов мое дыхание стало поверхностным, легким и неглубоким, и я почувствовала головокружение. Ладони и подмышки стали влажными, несмотря на холод наступающих сумерек, а в паху вновь повернулось что-то жаркое.
— У меня получилось бы лучше, если бы ты не крутился рядом. — Мой голос был высоким и глупым, и я не только услышала, но и почувствовала его тихое хихиканье.
— Возможно, у нас обоих получилось бы лучше, — произнес Том, и я поняла, что он тоже ощущал тонкое серебряное лезвие напряжения.
— Уже пора возвращаться в дом, — буркнула я, проходя мимо Тома. — У Хилари даже нет куртки.
— Почему я должна надевать куртку каждый раз, когда тебе становится холодно? — мягко заметила девочка, но вошла в дом без дальнейших возражений. И Хилари и я любили ранние вечера на Козьем ручье.
Том зажигал камин и наливал спиртное для нас двоих, Хилари он предлагал сидр, включал большую стереосистему и шел на кухню готовить ужин. Он никогда не разрешал мне помогать ему. Мы ели супы, тушеные овощи, копченую дичь, приготовленную самим хозяином, иногда бисквит и хлеб из кукурузной муки, но редко какие-либо сложные кушанья. Том разговаривал с нами, пока стряпал, несмотря на звучащую на весь дом музыку, говорил больше о лесах и животных или рассказывал странные охотничьи мифы и легенды о лесе. Я не слышала о них раньше и даже не встречала у Фрейзера в „Золотой ветви".[78]
— Где ты узнал все это? — спросила я однажды после того, как он рассказал страшную историю об оскверненном дереве, которое поймало в ловушку и сожрало осквернителя.
— О, повсюду. Что-то прочитал в книгах у Мартина. Некоторые предания племен гулла слышал Скретч, когда был еще ребенком. Многие привез домой из Гейдельберга мой прадед. Он слышал их от других „людей лесов". У всех „людей лесов" полно в запасе таких историй. Слышала бы ты беседы, которые ведутся вокруг бивачного костра после охоты в „Королевском дубе" или на других больших плантациях в наших местах. Парни боятся закрыть глаза, укладываясь спать. Еще хорошо, что большинство из них спит на койках в охотничьем домике.
— Прямо как мальчишки в лагере, — заметила я. — Но Бог ты мой, в каждом мифе есть… возмездие!
— Это главная мысль всех легенд, которые я слышал. Я думаю, что жизнь, отвоеванная зубами, когтями и кровью, была реальностью для всех прошлых столетий. Именно его — возмездия богов — боялись наши предки больше всего. И возмездия животных, которых они убивали. Возмездия самого мира, в котором они жили. Поэтому и существовали все эти ритуалы умилостивления, совершавшиеся после убийства животного. Некоторые из них бытуют и по сей день.
Я подумала о листе дуба, вложенном в рот убитого оленя, и о поцелуе в мертвые губы животного.
— Тогда зачем же убивать зверя, если потом все равно нужно, так сказать, вернуться обратно и умилостивить его? — удивилась я. — Разве этот ритуал не является признанием того, что убийство грешно?
— Да, но ритуалы пришли к нам с доисторических времен, — ответил Том, задумчиво глядя на меня. — У человека не было особого выбора — в те времена, если он не убивал, он оставался без пищи. Но животное, животное-король, было богом, не забывай об этом, оно имело огромную власть над человеком, ведь без него люди наверняка голодали бы. Поэтому человек оказывал такому животному всевозможные почести и надеялся, что Король не будет разгневан и не станет остерегать своих меньших братьев от охотничьих угодий в следующем году.
— Но теперь нет необходимости убивать зверей, чтобы выжить самому, — не сдавалась я. — Может быть, в те времена это и было нужно, но теперь все по-другому. Теперь обед можно „выследить" в супермаркете и принести его домой. И не говори мне, что ты умилостивляешь морковь, кофе и мороженое.
— Сейчас я убиваю потому, что таким образом я как бы устанавливаю связь с теми далекими людьми, для которых убийство животных было необходимостью когда-то. — Том был очень серьезен. — Я убиваю и приношу искупительную жертву, потому что те люди поступали подобным образом, потому что они были единственными поистине живыми людьми и потому что это делает меня хотя бы частично одним из них. Есть еще и другие причины, но пока ты не готова узнать о них. Диана, давай договоримся. Я не буду навязывать тебе свои взгляды на этот вопрос, а ты не будешь ныть по поводу убийства невинных животных.
— Ах, прости, пожалуйста, но мне кажется, я не ныла. — Мои глаза обожгли внезапные слезы обиды. Никогда раньше Том не разговаривал со мной в подобном тоне.
— Не часто, но иногда случалось, — заявил он.