Королевский крест

— Мой отец и другие лидеры кланов готовили убийство Лазаря, — не стала скрывать Клаудия. — Они понимали, к чему приведет Раскол, и пытались избежать его. Если бы вся семья сказала: «Нет!», Великим Домам пришлось бы придумать что-нибудь другое. А так… — Она вздохнула. — Нас опередили всего на два дня. На сорок восемь часов, которые стоили масанам тысяч жизней. Лазарь Гангрел и Сила Треми, отец Захара, вырезали в своих кланах всех несогласных. Никого не жалели, убрали даже кардинала Треми и двух старейшин Гангрел, а после присягнули на верность Темному Двору. Началось брожение. Бруджа, Робене и Луминар заняли самую непримиримую позицию, остальные кланы разделились. И с тех пор идет война.

Некоторое время Чернышев молчал, думая о чем-то своем, а затем тихо заметил:

— В гражданской войне не бывает победителей.

Он знал, о чем говорил.

— Согласна, — задумчиво ответила Клаудия.

— Твой отец хочет закончить ее?

— Хочет найти выход. — Девушка задумчиво потерла висок. — Некоторое время назад погиб Лазарь, и, по нашим оценкам, сейчас у Сантьяги нарастают проблемы с масанами. Епископ Гангрел имел огромный авторитет, был неформальным лидером, к слову которого прислушивалась вся семья. Он даже отказывался стать кардиналом или старейшиной — ему это не было нужно… — Помолчала. В глазах Клаудии появилось отрешенное выражение: сейчас рядом с Чернышевым лежала не распутная красавица, а предсказательница клана, которая вновь принялась анализировать известные ей факты. Машинально. Потому что, несмотря на всю манерность в поведении, это действительно было для нее важно. — Лазаря уважали, поскольку он был одним из немногих, кто еще помнит Раскол. Он был с ног до головы замазан кровью братьев, но ему прощали все, ибо он не боялся отстаивать перед Великими Домами интересы семьи. С другой стороны, епископ был предан навам, и его пример удерживал масанов в повиновении лучше любой пропаганды. У Сантьяги до сих пор нет равноценной замены Лазарю, он потерял мощную объединяющую силу, и у нас появился шанс.

— Выдернуть Камарилла из-под власти темных? — не сдержался Роберто.

— Примерно так…

Клаудия неожиданно замолчала, поймав себя на том, что чуть не сболтнула лишнего. Ведь одно дело болтать об истории семьи, и совсем другое — о ближайших планах тех, кто эту историю творит. Чернышев понял, что продолжения не будет, понял, почему, и, не желая затягивать возникшую паузу, легко коснулся груди девушки. В восхитительных, идеальной формы округлостях.

— Хочешь еще?

Она протянула руку, холодные пальцы дотронулись до губ Роберто. Он поцеловал нежные подушечки, бордовые ногти, мягкую ладонь.

— Хочу.

— Любовь масана затягивает…

В ее глазах мелькнула улыбка. Чернышев подался вперед, заглянул прямо в красные зрачки.

— Ты ведь не используешь магию? Все по-настоящему?

Клаудия помолчала, дотянулась до любовника и после долгого поцелуя прошептала:

— Никакой магии. Все по-настоящему.

Все по-настоящему. Так, как не было у Роберто никогда в жизни. А будет ли еще когда-нибудь? Кто знает? Упивающийся счастливыми минутами Чернышев не думал об этом. Он не думал ни о чем, кроме лежащей рядом женщины. Холодной, как лед, и горячей, как вулкан. Женщине, красивее которой невозможно отыскать на всем белом свете. Женщине, страшнее которой он никогда не встретит. Рожденная убивать дарила ему любовь.

У них все было по-настоящему.

Клаудия встретила Чернышева, лежа на кровати. Тончайший белый пеньюар и необычайно светлая кожа резко контрастировали с черным постельным бельем. Хрупкая девушка была похожа на изящную мраморную статуэтку, выточенную великим мастером, — совершенную и холодную. Даже волосы за ту пару часов, что Роберто не видел Клаудию, поменяли цвет, теперь они были белыми, с едва уловимым золотым отливом.

Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное «люблю»?

Она продекламировала на память, глядя не в раскрытую книгу, а на замершего в дверях Чернышева.

Поцелуй названья не имеет,
Поцелуй не надпись на гробах.
Красной розой поцелуи веют,
Лепестками тая на губах, —

мягко продолжил Роберто.

От любви не требуют поруки,
С нею знают радость и беду.
«Ты — моя» сказать лишь могут руки,
Что срывали черную чадру.

На губах девушки заиграла улыбка, в глазах вспыхнул алый огонь. Клаудия закрыла книгу и, не спуская глаз с Чернышева, чуть потянулась. Прозрачный шелк не скрывал прелестные формы: узкие бедра, плоский животик, стройная шея, ломкая линия плеч и нежные округлости небольшой груди. Изящные полушария с темными, почти черными сосками… дымка пеньюара лишь подчеркивала их прелесть.

— Отец и Жан-Жак уехали, — негромко произнесла девушка. — Мы одни.

— Я знаю.