- Я заметил только, что немногие из них, человек пять или шесть, казались уж больно высокими против остальных. На них были легкие кожаные доспехи и вроде как маски на лицах, а еще они все время щелкали длинными кнутами.
- Бичами, - машинально поправил его Гуда. - Я знаю, кто это. - Он повернулся к Мартину: - Именно так выглядят подручные дурбинских работорговцев, ваша светлость.
- Мы поговорим обо всем этом после, - устало вздохнул Мартин. - А теперь надо прежде всего позаботиться о раненых и похоронить убитых.
Николас и Гарри, не дожидаясь его распоряжений, отправились за водой и через несколько минут вернулись во двор с жестяными ведрами в руках. Вскоре по приказу герцога и Маркуса все, кто мог передвигаться без посторонней помощи, побрели в город. Одиннадцать зданий на его южной окраине, которые были пощажены пожаром, стали для них убежищем. Многих из раненых отнесли на руках и носилках в деревушку на побережье в миле от Крайди.
Умерших сносили на бывшую рыночную площадь, чтобы вечером сжечь их на большом погребальном костре. Работе этой не было конца. Многие из раненых воинов и горожан, переживших набег, испускали дух на руках у тех, кто наконец подоспел к ним на помощь. Спасти этих несчастных были не в силах даже Накор с Энтони.
Николас все это время трудился наравне с другими и даже не заметил, как наступили сумерки. Он помог раненому солдату водрузить тело пожилого горожанина на вершину погребального холма и разбросал вокруг хворост, принесенный из леса. Другой воин светил им фонарем.
- Это последний. Может, за тот час, что мы провели в лесу, их еще прибавилось, - мрачно изрек он, - да все равно пора поджигать. Ведь на дворе почитай что ночь.
Николас рассеянно кивнул и, хромая, побрел прочь с площади. Он не оглянулся, чтобы посмотреть, как солдаты станут поджигать погребальный костер. Ему и без того хватило на сегодняшний день и огня, и дыма, и запаха горелой человеческой плоти. Он знал, что воины и без него справятся со своей печальной обязанностью. Путь его лежал к южной окраине города, где в самом просторном из уцелевших строений - здании новой гостиницы - поселились герцог Мартин, Гуда с Накором и Гарри. Ужас и отчаяние, овладевшие принцем, когда перед ним впервые предстал разрушенный и сожженный город, после нескольких часов изнурительной работы сменились каким-то странным бесчувствием и внутренним оцепенением. Он без содрогания взваливал на спину обезображенные огнем трупы горожан и части разрубленных тел и, машинально переставляя ноги, сносил их на площадь вместе с воинами. Теперь ему казалось, что он навеки, до конца своих дней, останется равнодушен к любым, самым жестоким потрясениям и устрашающим картинам бедствий и страданий, что отныне сердцу его стали одинаково недоступны горести и радости, испытываемые всеми смертными.
Но, проходя по знакомым улицам и то и дело выхватывая взглядом обугленные обломки крыш, стен и печных труб на месте прежних строений, Николас внезапно почувствовал, как на глаза его навернулись слезы. Перед его внутренним взором стали один за другим возникать все те образы, от которых он в течение нескольких прошедших часов тщился уберечь свое сознание и свою память, когда споро и бесстрастно относил убитых на рыночную площадь. Он снова с беспощадной отчетливостью, точно наяву видел перед собой полуобгоревшие тела пожилых мужчин и женщин, трупы детей с отсеченными ногами и руками, и младенцев, чьи головы были размозжены ударом о камни. Ему пришлось носить к костру не только трупы людей, но и не меньше десятка мертвых собак и кошек, пронзенных стрелами неведомых злодеев.
Николас остановился на маленькой круглой площади, где прежде был старый городской рынок. Он слегка наклонился вперед и уперся руками в колени, чтобы дать отдых натруженной спине. Внезапно ему вспомнилась мрачная шутка одного из солдат, работавших с ним бок о бок. Старый вояка сказал, что бандиты значительно облегчили труд погребальной команды, спалив многих из горожан заживо вместе с их домами. При воспоминании об этих ненароком оброненных словах воина тело Николаса охватила дрожь. Он знал, что виной тому вовсе не ночная прохлада. Холод, сковавший не только его тело, но и душу, был сродни ледяному дыханию смерти. Зубы принца начали выбивать частую дробь. Он с огромным трудом заставил себя выпрямиться, набрать полную грудь тяжелого дымного воздуха и шагнуть вперед. Идти ему было неимоверно трудно. Ноги отказывались повиноваться, искалеченная ступня отчаянно болела, и он не мог ступить на нее без жалобного стона. Но Николас понимал, что если опять остановится, то не сможет больше шевельнуться и упадет наземь. Не приди он вовремя туда, где ждали его остальные, и они непременно принялись бы его разыскивать и помогли бы добраться до убежища. Но для Николаса было бы слишком унизительно принять от них такого рода помощь. Ему следовало во что бы то ни стало дойти до трактира самому, превозмогая боль и изнурение.