Королевский понт

Дети выросли: больше не требовалось поддерживать для них жалкий фасад семьи, штукатурить его, не покладая рук, собственным хребтом поддерживать падающие балки. У Паоло было право бунтовать, и он решил бунтовать.

Министрисса Овдайн не хотела громкого развода, раздела имущества и прочих неприятностей, традиционно сопутствующих разрыву брачных уз, да и в Саймона она не была влюблена до потери сознания, а потому легко согласилась принять условия мужа.

Блистательный кокот снова объявил себя свободным. Для него это несло в себе два противоположных следствия: с одной стороны – наступление периода безденежья неопределенной продолжительности, но с другой – возврат к неизменно волнующему и каждый раз по новому сложному процессу поиска, выбора покровительницы.

6

Саймон пребывал в воодушевленном состоянии, навеянном грядущими приключениями, он был полон надежд и ожиданий как ребенок накануне Рождества Кристы; прелесть его будто бы вновь призывно расцвела подобно медоносному цветку; в тот день он сделал себе великолепную прическу и на последние деньги, не удержавшись, приобрел очередное модное кашне – на все сто он был готов к судьбоносный встрече, и встреча-таки состоялась, да вот не с потенциальной обожательницей, а с Онки Сакайо, которая, столкнувшись с ним в фойе театра, посторонилась с таким видом, точно обходила пролитые на пол помои.

Всё первое действие Саймон боролся с желанием глянуть в сторону ложи, где она сидела. По своему обыкновению небрежно и как-то по-дурацки одетая: джинсы, бадлон, распахнутый пиджак; короткие волосы, причесанные, дай Всеблагая, растопыренными пальцами, крупные очки – ну кому может понравиться такая женщина? Классическая холостячка-трудоголичка. Саймон видел-перевидел самых разных женщин, в том числе соединивших в себе и богатство, и красоту, и власть… Но была некая волшебная сила, которая делала Онки Сакайо в его глазах непостижимо притягательной: что бы она ни делала, какие бы глупые и странные выходки ни позволяла себе – ему хотелось смотреть на неё! – даже когда она сморкалась в салфетку или протирала стекла очков полой рубашки, энергично подышав на них.

Онки пришла на спектакль по приглашению: обычно у неё не находилось времени посещать культурные мероприятия. Да и, прямо скажем, особого интереса и должного понимания театрального искусства за нею не наблюдалось. Однако, она изо всех сил старалась помогать людям, именно людям, идущим к ней со своими сложными историями, с открытыми сердцами. Среди творческих продуктов, как известно, во все времена была огромная конкуренция; начинающие авторы, музыканты, театральные деятели как никто нуждаются в поддержке власть имущих; Онки позвала создательница труппы, переживающей непростые времена: театр себя не окупал, актеры долгое время работали практически за идею, декорации делали друзья и знакомые, из помещения театр грозились выселить, чтобы привлечь более успешных арендаторов.

Онки, пропустив стенания творческой интеллигенции сквозь свой депутатский фильтр, решилась на сочувствие:

– Я ни хрена не понимаю в театральном искусстве, но тем лучше; говорят, зритель-дуб – самый справедливый судья. Если утонченный интеллектуал способен вытянуть слабое произведение за счёт своего понимания, то с жующим жвачку представителем неотесанного большинства так не получится. Ему либо "зайдет" – как поезд в голову заедет с грохотом, пробив броню вечной спячки разума, либо – нет. Покажете мне, и я подумаю, что можно сделать.

Встреча с Саймоном пошатнула Онкино настроение. Сидя в ложе, она то и дело беспокойно отводила взгляд от сцены и топила его в зыбкой дышащей тьме зала. Иногда ей казалось, что она нашла. Не его ли это плечо – в свете прожекторов подобное восходящей луне?

Но Онки скорее проглотила бы свои зубы, чем поздоровалась с ним.

В антракте Саймон стоял в буфете, смакуя купленную на свои и потому крошечную порцию красного вина. Он пришел в театр "работать" – ненавязчиво наблюдая за выплывшими в фойе размяться дамами, опытный кокот выбирал мишень для своего грешного обаяния. Будто бы непринужденная поза, красивая тень от руки на стойке, затуманенный загадочный взгляд, губы, влажные и чуть розовые от вина, легкий румянец от него же… Саймон продумывал сценарии соблазнения как чертежи – для него они давно состояли из прямых линий.

Онки Сакайо могла всё испортить. Мысли о ней проносились в сознании парня точно непослушные дети по клумбе, мешали сосредоточиться и сохранять на лице поэтично-томную мину.

Когда она появилась в фойе, публика оживилась; вокруг Онки сомкнули кольцо – депутат Народного Совета ведь! – она вылепила улыбку, пожала несколько рук, две или три с заметной энергией.

Под прикрытием пряди волос, падающей со лба, Саймон следил за перемещениями интересующей его фигуры.

В буфете Онки купила бутерброд с колбасой и лохматой веточкой петрушки. Звонко поставила блюдце на стеклянный столик и тут же отвлеклась на разговор с подошедшей женщиной.

– Как вам первое действие?