Королевский понт

Близнецы подросли, они бегали по двору, по очереди качали маленькую племянницу на веревочных качелях. В их тонких вытянувшихся телах, тёмных от солнца, уже появилась грациозная стремительность подрастающих мужчин. Тати видела, с какой гордостью временами посматривает на них Алан, ласково любуясь, каким тайным участием и заботой овевает каждого из братьев его взгляд. Старый хозяин сидел тут же, разглядывая молодую женщину с выражением неодобрительного любопытства, и мрачно качал головой, будто бы говоря «хороша, ничего не скажешь, только вот совести ни на грош». Тати это примечала и краснела. Ей казалось, что этот человек видит её насквозь, что все её наглые вероломные мысли оказываются перед ним обнажены: об удачном браке, богатстве, блистательных кутежах – почему-то здесь, в деревне, рядом со скромными и работящими людьми подобные мысли казались Тати мерзкими, но потом, вдали от простых радостей крестьянского быта, это ощущение проходило, и, возвращаясь в лоно света, она снова чувствовала правоту своих притязаний на «красивую жизнь». Тати где-то слышала или читала, что совесть приходит на выручку заблудшим душам, она даёт знать о себе тихим звоночком там, где важно не сделать ошибку, и потому взгляд старика был ей особенно неприятен – слишком уж её желания шли вразрез со сдержанными намёками этой самой совести.

Попив дымящегося отвара из широкого плоского, как черепаха, глиняного чайника, старик поднялся и ушёл в дом. Тати постаралась не выдать своего облегчения. Дочь возилась на дощатом полу веранды, словно маленькая собачка; иногда она забиралась на отца, чтобы выпросить у него сушку или пряник. Они сидели долго, пока за горами, словно в глиняной чаше, таяли нежные отблески заката, говорили на общие темы; никто не произнёс ни слова об их общем будущем, они не касались этого вообще, словно боялись обжечься, отчего разговор выглядел несколько принуждённым. Потом Алан отправился укладывать девочку, и по его лицу, засиявшему тихим, но жарким светом, что разгорался с каждой минутой всё сильнее, Тати поняла: неистощимая сокровищница его тела сейчас для неё приоткрылась, ей нужно только осмелиться протянуть руки и взять столько, сколько она сможет унести…

Ждали, когда уснут близнецы, и чутко задремлет на своей лежанке старик – сон пожилого человека подобен маленькой лодке, лёгкий ветерок, и вот он уже покачнулся, понесло его, стронуло с места…

Стемнело, крупные южные звёзды рассыпались по небосклону, двор накрыла мягкая душная мгла, садовые деревья застыли в ней – объемные, пышные, зыбкие, словно чёрные облака. В остывающей печи виднелись дотлевающие угольки – тусклые, тёмно-бордовые – изредка, от воздушных потоков, они зажигались ярче – по ним пробегала быстрая чувственная волна переливов цвета, пламя расцветало и тут же вяло, как прихотливый цветок.

Тати и Алан продолжали сидеть друг напротив друга за чашками давно холодного чая. Как и прежде, ни словом, ни жестом он не намекал ей на возможность близости – лишь призывное сияние его лица и прекрасного тела под тонкой рубашкой говорило о его желаниях. И Тати поддалась неизъяснимому очарованию этой стыдливой пылкости, не предлагающей себя, затаившейся, освещающей Алана изнутри ровным и тёплым светом, потянулась вперёд и накрыла его руки, лежащие на столе, своими, глубоко вдохнула, предчувствуя блаженство и, привстав, приблизила к нему лицо для поцелуя.

Откуда-то прилетел и упал на скатерть пожелтевший лист, один единственный, летний. Природа неумолима в своём движении, и, повинуясь её законам, едва расцветшее уже начинает увядать.