Королевский порок

– Нет. Толстяк спрашивал, не пора ли на меня надавить, но его хозяин ответил – нет, толку от этого не будет, ведь я в этих краях такой же гость, как и они. Хозяин поверил, что я говорю правду. Поэтому они оставили меня там, а сами уплыли на лодке. – Мальчика начала бить дрожь. – Там было ужасно холодно, сэр! Я думал, насмерть замерзну.

Я похлопал его по руке:

– Ты храбрый мальчик. Спи.

Должно быть, Стивен совсем измучился: он заснул почти мгновенно. Я развел огонь и, завернувшись в плащ, сел у камина. Я валился с ног от усталости, однако мысли в голове так и скакали туда-сюда, будто блохи на собаке.

Епископ и его слуга, по всей видимости, возвращаются обратно в Лондон, однако рисковать нельзя: что, если эти двое предпримут еще одну попытку увезти госпожу Фрэнсис? Их вчерашняя неудачная вылазка была в высшей степени сумасбродной. Вероятно, слуга Епископа хотел на рассвете подстеречь служанку, когда та придет разводить огонь в кухонном очаге, и заставить ее показать, где спальня Фрэнсис. Однако внезапное появление Стивена вынудило слугу Епископа обратиться в бегство.

Потом я задался вопросом, все ли у Кэт благополучно в Лондоне, и помолился за нее.

На следующий день мы сели в карету ее светлости и отправились в Лондон. В экипаже ехали пятеро: леди Квинси, ее горничная, двое детей и я. Карета, покачиваясь, катила вперед, а внутри царила тишина. Глаза у Фрэнсис были красные, – похоже, девочка всю ночь плакала. Ее мать время от времени поглядывала на дочь из противоположного угла, однако лицо ее светлости было застывшим, будто у каменного изваяния.

Поначалу леди Квинси пыталась завести с Фрэнсис разговор. Рассказывала о лондонских красотах, о королевском дворе, лавках, театрах, речных прогулках. Фрэнсис время от времени кивала, а когда мать обращалась к ней напрямую, отвечала односложно. Я пришел к выводу, что девочка – не просто пешка в политической игре, Фрэнсис нужна леди Квинси по другой причине: та вдруг почувствовала себя матерью, которой не хватает дочери.

В середине дня карета въехала в Колыбельный переулок и остановилась у особняка леди Квинси. Слуги высыпали из дома встречать хозяйку. Я вылез из кареты, затем помог спуститься леди Квинси. Взяв меня за руку, она улыбнулась. Фрэнсис, Энн и Стивен поднялись вслед за ней на крыльцо.

В дверях леди Квинси замерла. Фрэнсис стояла рядом с ней, и мать положила руку дочери на плечо.

– Спасибо за то, что сопровождали нас, господин Марвуд. Очень вам признательна. До свидания.

И дверь закрылась. Слуги выгружали из кареты багаж. Было еще светло, поэтому я нанял мальчика, чтобы тот шел позади и нес мою сумку, а сам пешком направился через руины города к Флит-стрит, а оттуда в Савой. Вследствие сидения в тесной карете я поначалу рад был возможности размяться, однако мои мышцы до сих пор ныли после путешествия верхом.

Над Лондоном нависли серые тучи, предвещавшие дождь. Я чувствовал себя будто человек, только что оправившийся после лихорадки. Я шагал по улицам, а город вокруг меня казался чем-то временным, находящимся в промежуточном состоянии: он уже не тот, что раньше, но каким он будет, еще не ясно. До темноты было далеко, и прохожие вовсю сновали между руинами, самодельными хижинами и недостроенными домами. Но даже самые респектабельные и зажиточные горожане жили в атмосфере непостоянства, будто цыгане, или нищие, или бродяги, вечно кочующие с места на место. Пожар оставил свой отпечаток не только на зданиях Лондона, но и на его обитателях.

Я был в подавленном настроении. Только на Чипсайде я набрался мужества, чтобы признаться самому себе, что́ меня гнетет. Почти год мысли об Оливии, леди Квинси, были моими постоянными спутниками. Эта женщина стала для меня не только предметом вожделения, но и чем-то бо́льшим: в глубине души я мечтал, что в будущем она станет главной героиней в драме моей жизни.

А теперь эти грезы развеялись как дым, причем отчасти по моей же собственной воле. Леди Квинси не делала из меня дурака. Не превращала меня в послушного раба, чтобы я по одному ее слову готов был на любую авантюру. Ей даже стараться не пришлось – до такого состояния я довел себя сам.

Но теперь с этим покончено. Чары развеялись. И все же внутри осталась пустота. Место, которое занимала леди Квинси, заполнить было нечем. Я лишился части себя, будто хирург разрезал меня и вынул важный орган. Здесь, на развалинах Лондона, я чувствовал себя новорожденным ребенком, обнаженным при ярком дневном свете и одиноким в окружении незнакомцев.

Стоило мне войти в коридор, и я сразу учуял исходивший от Сэма запах перегара. Мой слуга закрыл дверь костылем. Я бросил сумку на пол, затем кинул Сэму плащ.

Ловко поймав его, тот набросил плащ себе на плечо и отвесил неловкий поклон.

– Вас спрашивал джентльмен, сэр. Два раза. Его фамилия Милкот.

– Он мне что-нибудь передал?

– Нет, сэр. Только велел сказать, что он приходил. Этот Милкот, похоже, огорчился, что не застал вас.