Королевский путь

Ее охватило тоскливое предчувствие, что они никогда больше не увидятся. Она прильнула к Босуэлу, а рядом бесстрастно наблюдал за происходящим Керколди.

Босуэл помог ей сесть в седло; Керколди взял повод королевской лошади и повел ее прочь. Босуэл вскочил в седло, потом пожал плечами, как бы недоумевая, развернул лошадь и, пришпорив ее, понесся в сторону Данбара…

Когда Мария оглянулась, он был уже далеко, почти неразличим.

* * *

Он был абсолютно прав, говоря, что им нельзя доверять.

Позади двадцать с лишним лет жизни, но она никогда и не думала, что придется пройти через тот ужас и унижение, что теперь ожидали ее.

… На нее с любопытством пялились солдаты — мятежники, по новой повторяя сплетни и слухи о ней. Они припомнили, какой отборной бранью осыпал ее Джон Нокс. Они веселились, оскорбляя и унижая ее.

Один из солдат ядовито прошептал:

— А кто убил короля?

Все затихли, а через мгновение раздался крик:

— Прелюбодейку и убийцу в огонь!

Толпа хлынула к ней, и Керколди был вынужден шпагой отгонять людей.

— В город ее — место ее позора! — кричал народ. — Пусть послушает, что говорят о ней люди!

Ее повезли в город, а перед нею шествовали двое солдат, неся растянутое на пиках полотнище ткани. На этом импровизированном флаге нарисовали фигуру убитого Дарнлея, а рядом с ним — Марию и стоящего на коленях маленького принца Джеймса. Его изобразили молящимся:

— Господи, к тебе взываю о суде и мести!

— Дорогу! Дорогу! — кричали солдаты. — Шотландцы, мы привели сюда убийцу. Эта женщина вместе с любовником убила своего мужа! Прелюбодейка!

Она была в полном одиночестве, отдав себя на растерзание сплетникам.

Но, как всегда с нею бывало в трудные минуты, она вдруг ощутила в себе великое мужество и, повернувшись к графу Линдсею, воскликнула:

— Клянусь, вы поплатитесь головой за это надругательство!

— Мадам, — ответил ей Линдсей, — смотрите, как бы вам собственной головы не лишиться.

Час за часом продолжался этот кошмар. Она смертельно устала, и лишь гордость не позволяла ей расплакаться на людях. Никогда еще с королевой так не обращались. Будь здесь ее возлюбленный, никто не решился бы рта раскрыть. Надо было послушаться его. Сейчас бы они ехали в Данбар…

Она потеряла все: своего возлюбленного, своего ребенка, свой трон.

Когда они въехали в Эдинбург, уже смеркалось. Канонгейт был забит людской толпой, что пришла посмотреть на королеву, и среди этой толпы не было ни единого человека, кто мог бы сказать ей хоть слово утешения.

— Убийца! — кричали люди. — Сжечь ее!

Мортон сделал так, что вся процессия отправилась через город. Мария сначала не поняла, что он задумал, а позже все прояснилось: он хотел привезти ее к развалинам церкви Святой Марии…

…Они остановились у развалин дома, где был убит Дарнлей.

— Сжечь ее! Сжечь ее! Прямо сейчас!.. Чего мы ждем?! Она сама себя выдала!

— Люди! — вскричала Мария. — Я прошу вас: дайте мне сказать!

Ее слова утонули в презрительном гоготе толпы, вновь хлынувшей к Марии. Народ подошел так близко, что Керколди с Линдсеем, Мортоном и Атоллом были вынуждены вновь пригрозить людям шпагами.

В полуобморочном от усталости и напряжения состоянии Марию затащили в дом, в ту самую комнату, и подвели к окну. За окном колыхалось людское море. Взгляд Марии постоянно натыкался на импровизированное знамя, растянутое на пиках.

Керколди засомневался, переживет ли Мария эту ночь. Он вообще не ожидал того, что произошло. Он обещал ей, что все будет в порядке и должен был сдержать слово. А вот Мортона совесть не мучила. Он знал: граф Меррейский на пути в Шотландию. Знал он и о Хантлее, который задумал с некоторыми католиками поддержать королеву, но большинство людей было против.

В толпе вновь раздались крики:

— На кол ее! Лучше места для таких грешников, как она, не найти!

Ей предстояло провести в этом доме ночь. Здесь не было ни еды, ни питья; не было никакой кровати, и она даже и подумать не могла о том, чтобы умыться или сменить одежду…

Она со стоном опустилась на пол комнаты… Всю ночь под окнами дома толпился люд. Они зажгли факелы, и в комнате было светло, как днем.

Она еще не раз пыталась заговорить с народом, но тщетно. Доведенная до отчаяния она порвала в клочья платье, обнажив грудь. Потом Мария забилась в истерике о стены, и в конце концов рухнула на пол в стонах и рыданиях. А в окно неслись крики:

— Прелюбодейку в огонь! В огонь убийцу!

* * *

Настало утро. Она подошла к окну. Разорванная одежда висела на ней лохмотьями, а грудь и плечи прикрывали лишь распущенные волосы.

— Люди, — проговорила она. — Люди…

— Сжечь ее! В огонь убийцу собственного мужа! — донеслось в ответ.

…Перед глазами Марии вновь заколыхалось все то же знамя. Она разрыдалась и тут увидала Мэйтленда, переходящего улицу. Она окликнула его. Ему страшно захотелось уйти подальше от этого места, но он вдруг понял, что если не откликнется на ее зов, то ее молящие глаза будут преследовать его всю оставшуюся жизнь.

Она внимательно смотрела на него — мужа милой Флем, — тоже предавшего ее.

— Так вы теперь с ними? — спросила она. — Вы… с моими врагами… Мэйтленд?