Королевский сорняк

Тем не менее они снова обнимались и целовались! Лишенные пищи, воды, одежды и тепла, перед лицом неминуемой смерти, они смели друг друга любить!!!

Он ничего не понимал. Они не могли притворяться: в таких ситуациях уже никто не способен притворяться. Они не могли делать это нарочно, ему назло: в таких ситуациях уже не до философских аргументов.

Но что же тогда? Он должен, глядя на них, признать, что есть некое метафизическое чувство, превыше физиологических потребностей, превыше непререкаемого и здорового эго? А вслед за этим допущением – признать, что он не постиг очень важную сторону жизни? И человеческой души? Он, ПИСАТЕЛЬ??? Инженер человеческих душ??? Что он прошел мимо этого чувства, отвергая само его существование? Что он несчастный идиот, который ошибся в своей концепции и тем самым себя обделил???

Но разве можно подобное признать? Можно разве с подобным согласиться???

Не-е-е-ет!!! Избавиться от них! Они списаны в утиль, они неудачные персонажи. Они должны покинуть его страницы. И как можно скорее!

…Раздался мерный гул голосов. Сначала почти неслышный, как шелест листьев. Затем, все более отчетливый, он постепенно набирал силу. От него вибрировал воздух и дрожало пламя свечей. Тоня с Кириллом разомкнули объятия и обернулись.

Люди в капюшонах, встав вокруг ямы, ритмично бормотали заклинания. Тени плясали на стенах. Огни дрожали, голоса вибрировали, от них вибрировали барабанные перепонки, все тело, парализуя его предсмертным ужасом.

Черные люди, гудя в лад, двинулись вокруг ямы хороводом. Затем хоровод разомкнулся на два рукава, и черные потоки потекли к Тоне и Кириллу. Их заставили встать, развели в разные стороны, и вокруг каждого закружился страшный хоровод со все возрастающим гудением.

Это был конец. Надежды не осталось. Тоня запретила себе жалеть себя. Это не имело смысла: смерть уже обожгла ее своим дыханием, и оставшиеся минуты не стоило тратить на сопли и слезы.

Она нашла глазами Кирилла. Он вглядывался в нее поверх людей, огней, теней, словно их разделяли километры.

– Я люблю тебя, – крикнула Тоня через все километры.

– Я люблю тебя… – далеким эхом откликнулся Кирилл.

Писатель сбросил со стола стакан с недопитым виски и принялся с остервенением топтать осколки, слушая, как хрустит под подошвами стекло. Затем, вернувшись компьютеру, вырубил камеру. Открыл свой новый, свой гениальный, свой почти законченный роман и одним махом стер весь текст. Взял новый стакан и налил себе новую порцию виски. Медленно процедил сквозь сжатые зубы несколько глотков. И снова включил камеру.

Тоню и Кирилла, взяв с обеих сторон под руки, вели к яме. Еще минута – и их столкнули вниз.

Голова Кирилла была вровень с краями ямы, Тоню не было видно.

Впрочем, у них больше нет имен. Есть персонаж и персонажиха. И сейчас он их сотрет так же, как стер текст. Писатель отрегулировал угол зрения камеры, чтобы лучше видеть яму.

Черные люди взялись за лопаты, и первые комья земли полетели в яму. Персонажи обнялись. В их глазах стоял смертный ужас.

Прелэстно. Я на вашей могиле посажу розы. И они сплетутся ветвями, как в старых добрых сказках. Розы в подвале не растут – это я так, для красного словца.

Он вернулся к файлу с романом и восстановил стертый текст. Когда этих двоих не станет, больше никто не помешает ему писать свой роман так, как он хочет. Как считает нужным. Как настоящий творец, который лепит своих персонажей! А не персонажи – его!!!!

Арриведерчи, тени от моей тени! Гуд бай, фантомы моего усталого воображения! О ревуар, мой неудачный черновик! Я перепишу тебя, и ты превратишься в гениальное творение!

Лопаты мерно взмахивали, отправляя в яму все новые комья земли. И с каждым броском из этих двоих истекала жизнь – и с каждым броском в нем росло чувство свободы и своей власти. Жизнь, уходящая от персонажей, втекала в вены их автора.