— Я сказала ему, что не хочу ничего. Что я обманывала себя не меньше, чем ты. Тогда он предложил мне денег. Чтобы я уехала. И никогда не говорила о тебе. И о том, что было между нами. — Она говорила с трудом. С каждой фразой голос ее становился все более высоким и натянутым. Она изо всех сил пыталась казаться спокойной, но я знал, что это не так. — Он предложил мне достаточно, чтобы открыть свечную мастерскую. Я рассердилась. Я сказала ему, что деньги не могут заставить меня перестать кого-то любить. Что если бы это было так, я действительно была бы шлюхой. Он очень рассердился, но ушел. — Она внезапно прерывисто всхлипнула, потом взяла себя в руки. Я легко провел руками по ее плечам, чувствуя ее напряжение. Я погладил ее волосы; они были мягкими и густыми, как лошадиная грива. Она замолчала.
— Регал плетет интриги, — услышал я свой голос, — он хочет причинить мне боль, заставив тебя уехать. Уничтожить меня, обидев тебя. — Я покачал головой, удивляясь собственной глупости. — Мне следовало это предвидеть. Я думал, что он может только нашептывать людям на ухо всякие гадости о тебе или попытается организовать какой-нибудь несчастный случай. Но Баррич прав. У этого человека нет морали. Для него нет ничего святого.
— Сперва он был холоден. Но никогда не бывал откровенно груб. Он сказал, что пришел только как посланник короля, чтобы избежать скандала. Он явился лично, чтобы об этом знало не больше народа, чем необходимо. Он хотел пресечь ненужные разговоры, а не давать для них пищу. Позже, после того как мы несколько раз поговорили, он сказал, что ему жаль видеть меня такой загнанной в угол. Он обещал сказать королю, что это не моя вина. Он даже купил у меня свечи и устроил так, чтобы другие знали, что я продаю их. Я верила, что он пытается помочь, Фитц Чивэл, или, по крайней мере, что он так понимает помощь.
То, как она защищала Регала, ранило меня глубже, чем любое оскорбление или упрек, который она могла бы мне бросить. Мои пальцы запутались в ее мягких волосах, и я осторожно отвел свои руки. Регал. Получается, что я, боясь скандала, не встречался с Молли, избегал ее, не разговаривал с ней только для того, чтобы мое место мог занять Регал. Он не ухаживал за ней, нет, он пустил в ход все свое очарование, чтобы разрушить мой образ в ее мыслях, пока я не мог противопоставить что-нибудь его словам. Он выставил себя ее союзником, в то время как я превратился в бездумного неоперившегося юнца, легкомысленного негодяя. Я прикусил язык, чтобы не сказать о нем ничего плохого. Это прозвучало бы как слова разозленного мальчишки, которому осмелились перечить.
— Ты когда-нибудь говорила о визитах Регала Пейшенс или Лейси? Что они думают о нем?
Она тряхнула головой, и я ощутил аромат ее волос.
— Он предостерег меня от этого. «Бабья болтовня», — сказал он, и я знаю, что это правда. Я даже не должна была говорить об этом тебе. Он предупредил, что Пейшенс и Лейси будут больше меня уважать, если это будет выглядеть, как будто я пришла к такому решению по своей воле. Он сказал, кроме того… что ты не отпустишь меня… если подумаешь, что все это исходит от него. Что ты должен поверить, что я отвернулась от тебя сама.
— Настолько-то он меня знает, — кивнул я.
— Мне не следовало говорить тебе, — пробормотала она. Она немного отстранилась, чтобы посмотреть мне в глаза. — Не знаю, почему я это сделала.
Ее глаза и волосы были цвета опавшей листвы.
— Может быть, ты не хотела, чтобы я тебя отпускал? — рискнул я.
— Ты должен, — сказала она, — мы оба знаем, что у нас нет будущего.
На мгновение все погрузилось в тишину. Огонь тихо потрескивал в очаге. Мы не двигались. Но каким-то образом я очутился в другом мире, остро, до боли ощущая запах трав, исходящий от ее кожи и волос, прикосновение ее гибкого тела под мягкой шерстяной ночной рубашкой. Все заботы, даже все мысли были отброшены в этом внезапном чудесном ощущении. Я знал, что дрожу, потому что она положила руки мне на плечи и сжала их, чтобы успокоить меня. Тепло исходило от ее рук. Я посмотрел ей в глаза и удивился тому, что там увидел.
Она поцеловала меня.