Королевства Глубин

Морас удивлённо посмотрел на центуриона. Это грязное словечко часто применялось к моркотам, но ни разу ещё оно не звучало на священной земле. Верховный жрец не без помощи уселся, и громко заговорил, а его голос резонировал в воде так, что слышали все находящиеся здесь:

- Многие из вас видели сейчас врага, покидающего это место верхом на одном из наших морских коней. Что бы вы там не думали – знайте, что вы стали свидетелями пришествия Клинка Персаны. Мой сын Керос – больше не тритон, но я буду молиться за то, чтобы он всегда избегал опасности, и чтобы он нашёл свою судьбу в водах Сероса.

На полное восстановление у Мораса ушло больше десяти дней, и всё это время он размышлял, как же Коготь мог слиться с Керосом воедино в том бою. И он нашёл ответы в книгах, посвящённых Арсеналу.

Из всех могущественных артефактов Сероса, Коготь Ксинакта давал наибольшее могущество, но требовал и наибольшую цену – саму душу. Его привлекали эмоции – но пусть они и питали его, придавая большую силу, прикосновение этого талисмана в конечном итоге приносило лишь разложение. Стремясь обнаружить хоть какую-то надежду на искупление для сына, Морас отправился в Библиотеку Комана в восточном Пуманате. И там, наконец, нашёл древнюю коралловую табличку с Пророчеством о Клинке Персаны.

Читая выбитый на ней текст, верховный жрец испытал и сочувствие к тому, какими течениями теперь должен был плыть его сын, и горе от его потери. Табличка лежала перед ним, и он ещё раз прочитал её, закрепляя в памяти. Морас поклялся наблюдать, слушать и ждать. Он станет летописцем деяний, свершённых Клинком Персаны, если будет на то воля богов. Верховный жрец прочёл слова вслух, давая клятву Персане во имя его сына Кероса и во имя его же чести:

«Помеченный Тьмой, Клинок Персаны явится к стражам от врага.

Выкованный Гневом, Клинок Персаны станет светом во тьме.

Закалённый Горем, Клинок Персаны защитит всех, кроме одного.

Ведомый Страхом, Клинок Персаны даст отпор тьме внутри и вовне.

Хранимый Долгом, Клинок Персаны вовеки пребудет на страже, но никогда не будет стражем сам»

ПОДНИМАЕТСЯ ТЁМНЫЙ ПРИЛИВ Кейт Фрэнсис Стром

7 элейнта, Год Перчатки

Последние лучи заходящего солнца протянулись над водами Внутреннего моря, превращая в мерцающее золото его беспокойную поверхность. Моряки звали это Огнём Амберли и считали добрым знамением, знаком того, что Морская Королева благословляет их труд. Морган Кевлинсон стоял на носу видавшей виды рыбацкой плоскодонки, не одно поколение прослужившей его семье, и даже не замечал этот потрясающий вид. С отсутствующим видом он откинул с лица прядь угольно-чёрных волос, которую сдули туда вихрящиеся, пахнувшие солью пальцы ветра, и позволил мыслям уйти далеко-далеко от пламенной шкуры моря.

Дикие порывы глубин коконом окружает тьма; в обласканных солнцем морских залах видны сине-зелёные силуэты.

Там покоились тайны. Он знал это, как знал своё собственное имя. Море хранило древнюю мудрость — дикую и необузданную; несло зловещие обещания на своей широкой спине. И иногда, когда он в молчании плыл по волнам, эти обещания взывали к нему. Сегодня был именно такой день.

Морган закрыл глаза, поглощённый танцем ветра, волн и пены. Он чувствовал знакомое опустошение, как будто во время какого-то внутреннего отлива; его сердце билось в такт морским волнам, медленно и настойчиво, как бьющиеся о борт белые гребни пены, пока вообще всё — сердце, лодка, небо — не превратилось в единый ритм, и мир застыл в единственном текучем мгновении.

Тогда-то Морган и увидел её: глаза цвета густой сурьмы, зелёная, как отборный хризоберил, кожа, и сине-зелёные волосы, струившиеся свободнее самой воды. Да, ещё в этом существе была печаль, уязвимость, вызывающая у Моргана такую боль, какой он не знал никогда прежде. Он как раз собирался спросить, что может сделать, чтобы вернуть улыбку на её лицо, когда она открыла рот и...

- Эй, парень! Хватит грезить, лучше подсоби-ка! - голос был глубоким, резонирующим и жёстким, как коралл, сглаженный лишь дружелюбным говором рыбаков аламберского побережья.

Морган открыл глаза и быстро повернулся к голосу, едва удержавшись на ногах, когда лодка покачнулась от его резкого движения. Ангус, его дед, сидел с правого борта у планширя, с лёгкостью многолетнего опыта сматывая в бухту канат. Кожа на его лице и руках напоминала потрескавшуюся шкуру. Опущенную голову старого рыбака венчала густая копна серебряных волос, а его одежда из грубого сукна износилась и была покрыта коркой соли. Несмотря на  следы прожитых лет, Ангус не подавал никаких признаков старческой немощи. Его рассудок и его хватка оставались по-прежнему крепкими — обычное дело для тех, кто проводил всю жизнь, рыбача у скалистых берегов и островов Аламберского моря. При мысли, что его деду могла действительно потребоваться помощь, Морган невольно улыбнулся.

- Деда, да я просто...