Королевства Войны

Тяжело дышавшая, Мейз поймала дверь и, всё ещё держа в руке окровавленный клинок, бросила на Джерико испепеляющий взгляд.

- В следующий раз, когда я скажу тебе что-то сделать – ты это сделаешь. Ты слышишь?

- Я… я не могу, - прошептала Джерико глядя на распростёртый, обезглавленный труп. Этот труп был чьим-то сыном. Он пытался убить её и, насколько ей было известно, мог снова попытаться. Она почувствовала, как желчь поднимается к горлу – таков был вкус страха.

- У тебя нет выбора, друид, - отрезала Мейз, сверкнув глазами. – А если не будешь делать, как я говорю, то не будет и шанса.

- Ты не понимаешь, - сказала Джерико. – Ты всё время убиваешь людей. Я так не могу.

Мейз вздохнула и жестом велела её следовать за собой в белую башню.

- Я понимаю, - сказала она, - даже больше, чем ты думаешь. Но ещё я понимаю, что они уже мертвы и ты, если не поможешь мне с ними справиться, закончишь тем же. К тому же, Джерико, ты дала слово. Где теперь твоя бравада о том, как мы положим конец войне?

- Я не думала, что всё будет… вот так… - сказала Джерико, но Мейз уже двинулась вглубь коридора, оставив её единственным адресатом собственных слов.

Прикусив язык и задвинув подальше свои опасения, она последовала за спутницей. Закрывая тяжёлую деревянную дверь, она обнаружила на обратной её стороне рисунок. На изображении были сломанные руки, сжимающие связывающую их красную ленту – символ Ильматера – бога милосердия. Создавалось впечатление, что раньше эта башня была храмом. Впрочем, здание, в стенах которого разгуливает нежить, едва ли могло сохранить в себе остатки божественной благодати.

Выбросив эти мысли из головы, Джерико повернулась к Мейз, которая к этому моменту уже добралась до конца коридора и знаками призывала её поторопиться. Джерико не нужно было просить дважды, и она, чуть ли не вприпрыжку, направилась вдогонку, не обращая внимания на неровный пол. Коридор, как и можно было ожидать от первого этажа башни, был коротким и выполнен из того же призрачно-белого камня, что и внешние стены. Картин в коридоре не было, хотя светлые пятна на стенах давали довольно точное представление о том, где они прежде висели. Самой пугающей чертой этого храма было его непроницаемое безмолвие. Идти по коридору было всё равно, что идти по гробнице – звуки, издаваемые живыми существами, в этих стенах звучали настолько же чужеродно, насколько чужеродной в этом царстве мёртвых была сама идея жизни.

Когда Джерико добралась до Мейз, безмолвию пришёл конец. Она думала, что это ей понравится, но то, что она услышала, встревожило её куда больше, чем та мёртвая тишина. Стены отражали звуки рыданий. Плач, сначала тихий, по мере того как они вдвоём, крадучись, подбирались всё ближе к источнику, становился громче. Коридор кончался арочным проёмом, ведущим в комнату, из которой лился свет и раздавался этот звук – первый звук, издаваемый живыми людьми, за исключением тех, которые производили они сами. Когда женщины подобрались ближе, Джерико сумела различить подсвеченную сзади коленопреклонённую фигуру. Бесформенность силуэта можно было списать на доспехи. Рыдания складывались в слова.

- Ильматер, прости меня, - голос мужчины был низким и хриплым от слёз. – Он страдает, чтобы другие могли жить. Пожалуйста…

Джерико видела, что его руки были сложены на подобии рук Ильматера, изображение которых она видела на двери башни.

- Я бы с радостью предал своё тело этому разложению, если бы ты этому не воспрепятствовал, - в голосе этого поражённого горем человека звучала горечь, почти обвинение. – Другого пути не было. Будь он старше, он по своей воле заплатил бы эту цену: жертва одного ради блага многих. Ты должен это понимать, - его голос наполнился отчаянием. – Почему ты покинул меня?

Ужас в душе Джерико вступил в борьбу с состраданием. Вне всякого сомнения, этот мужчина был семенем, отростки которого сеяли злодеяния. Следы большинства последствий Гниющей Войны тянулись к нему, к нему одному. И всё же, этот слуга Ильматера – паладин, судя по одеянию, потерял своего бога, потерял сына, потерял победу в войне. Всем, что он всё ещё мог потерять, была его жизнь и Джерико чувствовала, как руки Мейз чешутся, чтобы избавить его от этой ноши, но убийца держала себя в руках.

- Он говорит, как человек, который лишился веры, - сказала Джерико, теребя в пальцах свой медальон.

- Он говорит, как человек, который лишился разума, - ответила Мейз. – Никогда не сочувствуй врагу. Будешь этим грешить – никогда его не убьёшь.

- Я и не хочу его убивать, - ответила Джерико.

Однако Мейз уже пришла в движение и жестами проинструктировала Джерико следовать за ней. Повернув за угол и поднявшись по лестнице, они попали в узкий зал. Перед собой, примерно в двадцати шагах они обнаружили освещённую единственным факелом дверь. Это была старая деревянная дверь с потемневшими от времени петлями, но замок в пляшущем свете факела отливал яркой бронзой. Джерико была рада, что мольбы генерала, обращённые к его божеству, не были слышны сквозь пол и виражи лестничного пролёта.