Эта же крылатка вся была испачкана в грязи, измотана лишениями, и тряпочкой свисала с краешка подоконника. Кузнец решил приютить её у себя, почему-то подумав, что она может указать ему дорогу к сокровищам лесного царя. Помня, всё же о невероятной хитрости, проворности и изворотливости этих существ, коими наделяла их вездесущая людская молва, Эрлон положил гостью в металлическую оплётку от старого масляного фонаря. Для феи эта оплётка по размеру была как клетка для канарейки.
Когда солнце поднялось из-за окутанной туманом Голубой горы Свиреаля, кузнец отправился работать в кузню, и ничегошеньки не сказал домочадцам о своей находке. Крылатка так устала, что очнулась только к вечеру незадолго до его возвращения. Она попыталась было выбраться из клетки, но, увы, все попытки оказались тщетны.
Воротившись из кузницы после тяжёлого рабочего дня, Эрлон и позабыл о крылатке. И лишь, когда вечером дети гурьбой обступили его в ожидании развлечения, сказки или игры, вспомнил кузнец о своей живой находке, и поспешил вытащить пленницу на свет. Когда же он раскрыл свои мозолистые ладони и продемонстрировал детям сюрприз, крылатка была ещё так слаба, что еле приподнялась на локоть и плюхнулась обратно. Жена кузнеца Офелия была мудрой женщиной и прекрасной хозяйкой, сразу же сообразила что к чему и поспешила принести крылатой гостье ночных луговых цветов, до краёв наполненных искрящимся сахарным нектаром. Крылатка с жадностью выпила предложенный напиток до капли, и мгновенно ожила, ведь фее надо так мало, чтобы наполнить своё крошечное тело былыми силами!
Детской радости не было предела. Всем хотелось потрогать крылатку и поиграть с этой странной гостьей. У старшей дочери Эрлона, которой уже минуло семь, новая игрушка вызвала такой неописуемый восторг, что девочка могла бы вытрясти из феи всю её маленькую душу, тиская ручонками. К тому времени, когда в комнату вошла жена кузнеца, крылатка уже чуть дышала. Если бы мать не сочла, что ребятне пора спать, эти маленькие изверги наверняка бы замучили малютку до смерти…
Эрлон посадил крылатку обратно в фонарь и та бессильно упала на дно, выстланное заботливой Офелией лепестками всё тех же полевых цветов. Поздней ночью Эрлон пришёл проведать пленницу, к тому же у кузнеца было дело: он всё ещё грезил золотом лесного царя, и выдумывал план, как бы выведать у феи всё, что та может знать о сокровищах. Поглощённый своими мыслями, кузнец уселся подле стола и принялся делать вид, будто что-то чинит, на самом деле, просто разбирая и собирая старинный медный компас, который давно не работал. То и дело он поглядывал на крылатку, словно боялся, что та убежит. Поймав в очередной раз взгляд хозяина дома, Аэл'орри бросилась к прутьям фонарной оплётки и заговорила на человеческом языке:
— Добрый господин, отпусти меня! — взмолилась она. — Я должна лететь дальше в самые дальние края, в самые далёкие земли, чтобы донести весть о грядущей буре!
От изумления кузнец повалился со стула, по пути зацепился о лучину, и та, упав вместе с Эрлоном, погасла. Отец семейства был в полнейшем недоумении, откуда мог взяться этот голос?! Он долго прислушивался к наступившему мраку, боясь пошевелиться, но голоса больше не было слышно, тогда он стал нащупывать огниво, лежащее на столе. Огонь вновь запылал и осветил комнату. Эрлон с изумлением на лице прильнул к фонарю, где томилась крылатка:
— А ну-ка скажи ещё что-нибудь? — с опаской предложил кузнец, он уже решил, что сходит с ума, ведь был уверен, что феи не могут разговаривать на человеческом языке.
Как часто мы становимся подвластны собственному неверию и неграмотному всезнайству, думаешь, что знаешь все законы Мира, вот и не веришь в чудеса, которые видишь собственными глазами! Как на той картинке, где седовласый лектор-атеист читает свою еретическую лекцию, стоя на огромной и безгранично щедрой ладони Создателя, а Творец смотрит на него из-за облаков по-родительски снисходительно.
— Отпусти меня, чужеземец! — вновь взмолилась крылатка.
Эрлон в ужасе отпрянул назад от клетки, выкрикнув что-то нечленораздельное, споткнулся обо что-то, стоящее на полу, запутался в собственной одежде, и опять нечаянно загасил лучину. На этот раз огонёк упал в предохранительный поддон с водой, защищающий пол от опадающих искр, и пришлось доставать запасную лучину, чтобы добыть свету.
— Так ты умеешь говорить? — вымолвил кузнец Эрлон, когда прошла первая оторопь. — А я всегда думал, что все феи — молчуньи!
— Я не хотела пугать тебя! — воскликнула фея. — Ты садись, а то в ногах правды нет. Садись и слушай! Я не должна рассказывать всё первому встречному, ты уж не обижайся, но если не выпустишь меня, всё может измениться…
— Что изменится? — забеспокоился кузнец Эрлон. — Для кого всё может измениться?!
— Для тебя, твоей жены и детей, для всех, кто живёт в Адальире!
— Рассказывай, чудесница, не томи меня ожиданием! — сбивчиво залепетал перепуганный кузнец.