Сэмюель Цвемер (1867–1952), миссионер американской протестантской церкви, который девять лет прожил на Бахрейне, отзывался о нем как о «великом жемчужном острове Залива».
Одним из «чудес» Бахрейна он называл обилие там источников пресной воды. Согласно легенде, слышанной им от местных жителей, Бахрейн чистыми пресными водами питает, дескать, таинственный Афтан, великая подземная река Аравии, впадающая в Персидский залив. В том месте, где люди, перебравшись с материка на остров, обнаружили первый, попавшийся им на глаза, источник пресной воды, сообщает С. Цвемер, и возник Старый город (Биляд-эль-Кадим), древняя твердыня Бахрейна. Неподалеку от нее заложили впоследствии Манаму, нынешнюю столицу Бахрейна (10).Напротив острова Бахрейн лежит другой именитый остров — Мухаррак (в переводе с арабского языка — Место сжигания). Древние обитатели Бахрейна именовали его так потому, как гласят предания, что индусы-торговцы, ходившие на судах своих с товарами в Месопотамию, сжигали на нем тела умиравших в пути товарищей. В одном из мест на этом острове археологи обнаружили руины древнего храма Эль-Дайр, фигурирующего в сказаниях арабов Аравии.
Чужеземцев-путешественников, повествует С. Цвемер, попадавших на Бахрейн, интересовали жемчужная ловля, источники пресной воды, могильные курганы и руины строений древней цивилизации в местечке А’али. Бахрейнцы называли эти строения «домами первых людей» (буйут ал-аввалин) (11).
Местоположение самого местечка А’али, скрытого песчаными холмами, обозначали, по словам С. Цвемера, дымы, шедшие из труб все еще работавших во времена его пребывания на острове огромных печей тамошних гончарных и медеплавильных мастерских (одна из таких печей, обнаруженная при раскопках археологами, датируется V в. до н. э.). На южной и западной окраинах А’али, возвышались могильные холмы. Некоторые из них — высотой до 40 футов (более 12 метров).
Французский ассириолог Ю. Опперт (Jules Oppert), сообщает своему читателю С. Цвемер, первым из европейских ученых величал Бахрейн (Дильмун в прошлом) древнейшей цивилизацией бассейна Персидского залива.
Помимо богатых жемчужных отмелей и развитого гончарного производства, славился Бахрейн и своими ткачами. Шерстяные бахрейнские накидки и паруса для судов пользовались на рынках Аравии повышенным спросом.
На Бахрейне, как следует из заметок С. Цвемера, долгое время была в ходу — и он тому свидетель — медная монета с примесью серебра, отчеканенная году где-то в 920-м, еще при карматах, хозяйничавших на Восточном побережье Аравии с конца IX по конец XI веков. Арабы называли ее словом «тавила», что значит «длинная». Попадались на глаза в лавках и еще более древние монеты, золотые и серебряные. Надпись, выгравированная на одной из них, содержала, следующую, понравившуюся С. Цвемеру, надпись, взятую, как ему поведали аравийцы, из свода мудрых наставлений их предков: «Честь человеку рассудительному, здравому и в желаниях умеренному. Позор человеку горделивому». Торговцы на местных рынках, замечает миссионер, принимали любые денежные знаки: от «монет карматов» и луидоров Марии Терезии до рупий индийских и денег персидских, португальских и турецких.
Центром мира у бахрейнцев, рассказывает С. Цвемер, слыл Бомбей. Бахрейнец, побывавший в Бомбее, воспринимался его соплеменниками, как человек, «познавший мир». Мальчишки из состоятельных семей мечтали попасть в Бомбей на учебу. Тесные связи Бахрейна с Индией вообще и с Бомбеем в частности, привнесли, по наблюдениям С. Цвемера, в речь бахрейнцев много индийских слов, также, кстати, как и персидских. Надо сказать, что персидский язык на Бахрейне был тогда в широком употреблении. Объяснением тому — проживавшая на Бахрейне крупная и влиятельная колония персов, их роль и место в торговле и аграрном хозяйстве Бахрейна (12).