Королевство белок

Прошел час. Лодия все так же сидела на полу возле своего больного.

— Я все жду, когда же я привыкну к этим видениям. Ведь ко всему можно привыкнуть, — говорил Энкино. — Но каждый раз все так же страшно.

— Когда твой дух будет готов, ты достигнешь нужной ступени, и ты сможешь идти дальше к познанию и обретению божественной сущности… — отозвалась Лодия. — Возможно, ты сам сопротивляешься этому.

— Это… Отнять сердце и вложить другое? — Энкино болезненно поморщился. — Ты сама бы согласилась? Или ты уже такая, без сердца? — на стене плясали тени от свечи, Энкино приподнялся на локте и посмотрел в глаза Лодии.

Он не хотел, чтобы Лодия уходила: одиночество убивало его, а с ней было проще говорить, чем с призраками в видениях и снах. Ее ответы не отличались от суждений наставника Мирта, но в голосе слышалось тепло и участие — может быть, помимо ее воли. «Нет, у нее еще есть сердце», — мелькала мысль у Энкино. А Лодия тем временем отвечала:

— Я же тебе говорила, что пути и мысли Князя непонятны нам, и с каждым он поступает по-разному. Кто-то, как наставник Мирт, удостаивается озарения, преображения в иную сущность, совсем рано. Но и он должен был неоднократно преодолеть себя, быть много раз сокрушен и сломлен прежде, чем познать высшую истину. Многие ищут и стремятся к этому сами. А другие, как я, должны проходить путем труда и служения, от ступени к ступени, может быть, всю жизнь — и так и не удостоиться…

«Значит, не „удостоилась“ еще», — почему-то с облегчением подумал Энкино и улыбнулся.

Лодия считала удары сердца — неровные, слабые, — обеими руками держа запястье Энкино. «Надо сказать наставнику: он больше не выдержит…» Лодия чувствовала, что и Энкино это знает. Он сидел боком к Лодии у стола, подав ей руку. На столе в старом подсвечнике горела свеча.

— Вот так целыми днями глядел на свечу, — Энкино отвернулся от Лодии. — Мне даже воды часто не дают, а свечи оставляют всегда, сколько хочешь. Я понимаю… Когда все плохо, страшно, ничего нет, а чего-то одного вдоволь…это как-то… утонченнее.

Он, подумав, добавил:

— И тебе иногда позволяют приходить, лечить… Все равно это скоро кончится, я понимаю.

— Может быть, ты все-таки достигнешь озарения, — покачав головой, сказала Лодия.

— А может быть, наоборот, померкнет последний свет? — с усмешкой Энкино постучал себе по лбу. — Весь вопрос в том, что называть озарением.

Лодии стало тревожно.

— Интересно, почему у вас нет путешественников? — Энкино глубоко вздохнул. — Ну да… Непроходимые леса, болота, чащи. Но нас-то это не остановило — меня и моих друзей. Вы не путешествуете, потому что вам ничего не нужно. Истину уже открыл вам Князь или тот мудрец в темно-синей хламиде… Научить другого очень просто: довести его пытками до полусмерти, чтоб он забыл самого себя… — печальная, насмешливая складка появилась у губ Энкино. — У вас все философы так глупо торжественны, как этот мудрец в синем?

— Наставник Мирт…

— Тернарий из Тиндарита был поденщиком и кулачным бойцом, Сардоник вышел из богатой семьи, но роздал согражданам все имущество, чтобы осознать свою независимость от богатства. Ренино Оргонтиец владел множеством поместий и не то чтобы особенно раздавал… Все они что-то делали и несли за это ответ, у них был выбор. То, что они считали истиной, им приходилось отстаивать и словами, и образом жизни, — Энкино говорил прерывисто. — А что ваш наставник Мирт? Он сидит в своей комнате, среди во всем согласных с ним книг. Он пишет еще одну, полную напыщенного вздора, который здесь некому опровергнуть. К нему приводят пленника с завязанными глазами — на краю пропасти вести философский спор! Что не так — «уведите его!» Ну как тут не чувствовать себя полубогом!.. — он запнулся: дыхание сразу же сбилось.

— Тебе об этом говорить нельзя. Волноваться нельзя — опять станет хуже. Не то дам тебе сонную настойку и будешь спать до утра, — пригрозила Лодия.

— С одной стороны — хорошо, — задумался Энкино. — Если только снов не видеть… А сама уйдешь?

— И сама уйду.

— Тогда лучше не надо. Давай о другом…

— А у вас какие книги пишут? — подняла на него глаза Лодия. — Если не «полные напыщенного вздора», тогда какие?

— У нас — разные. И вздор тоже… Например, пьесы или стихи. У вас пишут стихи?

— Да, у нас есть песни о подвигах и деяниях прославленных воинов и служителей. И гимны, выражающие нашу любовь к Князю.

— Как вы еще все не перемерли от скуки? Лодия! — нервно засмеялся Энкино. — А просто о любви, настоящей, а не к Князю, — неужели у вас ничего нет?

— О какой — «настоящей»? Ты опять волнуешься. Сейчас уйду, — пригрозила снова Лодия. — И — настойку.

— Нет, погоди… — Энкино поднял ладонь, жестом показывая ей оставаться на месте. — Если ты от меня этого не узнаешь, то ни от кого этого не узнаешь. Сейчас я тебе прочитаю… — он вздохнул. — Я так и не успел сыграть на сцене героя…

Он стал читать, остановив взгляд на свече и собрав все силы, чтобы голос не срывался и звучал выразительно: