Королевство гнева и тумана

Хижина и ощущалась как семейное место. Эта семья разительно отличалась от моей, оставшейся в смертной жизни. О такой семье я не смела даже и мечтать – ни живя с отцом и сестрами, ни потом, в поместье с обилием слуг и еще бо́льшим обилием правил. Там мне надлежало быть символом для сокрушенных подданных Тамлина, а также золотым идолом и марионеткой для верховной жрицы.

Кладовая оказалась просторнее, чем я ожидала. Едва я открыла дверь, на меня пахнуло холодом. Магия, управлявшая хижиной, тут же зажгла свечи. На полках не было ни пылинки – наверняка и здесь не обошлось без магии. Я обнаружила съестные припасы, книги, вещи, необходимые для странствий по окрестным горам. Я ничуть не удивилась, найдя среди мешков и мотков веревки еще несколько ножей и кинжалов. Я обшарила глазами всех этих свидетелей прошлых и, возможно, будущих походов и охот и вдруг увидела то, чего никак здесь не ожидала увидеть.

Полдюжины баночек с краской, рисовальную бумагу, кисти. Кисти были старыми, со следами краски на волосках. Видно, их даже не пожелали как следует отмыть.

Просунув руку дальше, я обнаружила изящные шкатулочки с пастелью, акварельными красками и даже углем для набросков… но я не могла отвести глаз от масляных красок и кистей.

Кто же из них пробовал себя в живописи, но забросил это занятие?

Надо будет спросить у Мор. Я протянула озябшую руку к ближайшей баночке и отвернула крышку.

Краска превосходно сохранилась – сочная, синяя. Наверное, магия не давала ей засохнуть. Я положила ее в пустой мешок и потянулась за остальными баночками.

Я рисовала весь день.

Солнце село. Вспыхнули несгораемые свечи. А я продолжала рисовать, не замечая времени и не чувствуя усталости.

Лишь на рассвете, когда луна побледнела, я торопливо умылась и, не переодевшись, бухнулась в кровать, где мгновенно уснула.

Сон мой длился недолго. Я проснулась с восходом солнца и, прежде чем его лучи начали растапливать окрестные снега, снова взялась за кисть.

Я прерывала работу, только чтобы наспех перекусить. Незаметно прошел второй день. Солнце снова отправилось на покой, устав превращать снег в капель и ручьи. И вдруг в дверь постучали.

Я замерла. Мои пальцы были перемазаны красками. Кремовая кофта – тоже. После моих художеств она годилась только на выброс.

Стук повторился, легкий, но настойчивый.

– Я все же надеюсь застать тебя живой, – послышался голос Мор.

Не знаю, какое из захлестнувших меня чувств было сильнее – облегчение или разочарование. Я открыла дверь. Мор дышала на озябшие руки.

Она молча взглянула на мои разноцветные пальцы и такие же волосы. Потом – на кисть, зажатую в моей руке. И наконец, на плоды моего творчества.

Мор вошла, оставив за порогом холодный весенний вечер.

– Смотрю, а ты здесь совсем не скучала, – сказала она, захлопывая дверь.

Она была права. Я расписала едва ли не всю большую комнату. Мор даже присвистнула от удивления.

Поначалу я хотела лишь немного оживить цветовыми пятнами скучноватые деревянные стены. Но когда взялась за работу, пятен мне стало мало. Я взялась рисовать картинки. Начала со стен по обе стороны от входной двери. В самом верху я изобразила сосульки, чуть ниже они у меня стали таять, превращаясь в первые весенние цветы. Их сменили охапки ярких летних цветов, а те уступили место желтым и красным осенним листьям. Цветочные гирлянды украсили карточный столик у окна. По краям обеденного стола я нарисовала венки из листьев и языки пламени.

Часть цветочных узоров получились довольно прихотливыми, и туда как-то сами собой вставились изображения Мор, Кассиана, Азриеля, Амрены и… Риза.

Удивленно покачивая головой, Мор прошла к очагу. Его мраморную доску я покрыла черной краской, пустив по ней красные и золотистые прожилки. Выше, на стене, я нарисовала… То, что я изобразила выше, лучше всего смотрелось с дивана…

– Иллирианские крылья, – усмехнулась Мор. – Теперь они вечно будут скалиться от гордости, разглядывая твою картинку.

Она прошла к окну, косяк которого блестел золотыми, бронзовыми и медными нитями. Сама не знаю, почему меня потянуло взять три похожих оттенка.

– Мило. Очень мило, – сказала Мор, поигрывая завитком своих волос.

Потом ее взгляд упал на дверь, что вела в коридорчик. Изображение над дверью немало ее удивило.

– Зачем ты нарисовала глаза Амрены?

– Потому что она постоянно за всеми наблюдает, – ответила я, глядя на сверкающие серебристые глаза.

– Ее глаз мало, – усмехнулась Мор. – Нарисуй рядом и мои. Когда мужчины этого семейства заявятся сюда на недельную попойку, они будут знать, что даже здесь мы за ними следим.

– Они сбегают сюда пить?

– Раньше сбегали.

Раньше. До Амаранты.

– Каждую осень все трое забирались сюда дней на пять. Пили, охотились, снова пили, снова охотились. Когда возвращались в Веларис, вид у них был жуткий, но все радовались, как дурни на ярмарке. Теперь нам с Амреной будет спокойнее. Если троица возобновит традицию, наши глаза несколько сдержат их пыл.

Я представила всех троих подмигивающими нарисованным глазам и улыбнулась:

– А чьими это красками я распоряжалась?