Тем временем бабку Гнеда доставили во дворец. Я не знаю, переодели ли ее, и кто допрашивал бывшую серую служанку — сам король или его подданные. О чем с ней говорили, полностью было ведомо только тем, кто спрашивал ее, но кое-что стало известно.
Бабка Гнеда нанялась в Серую гору на два года, чтобы отправить свою дочь на обучение к лекарю. Но через два года ее не отпустили. Так бы и прожила она всю жизнь внутри горы, если бы однажды ее не призвали к Усдану и не вывели к Серой стене. Женщин вся затрепетала, ведь известно, зачем выводят серых служанок к стене. Она упала на колени перед Усдном и взмолилась о пощаде. И он пощадил ее. Только заставил подписать — поставить крестик своей неграмотной рукой — на бумаге. Ей объяснили, что это договор с Нежитью. Если женщина когда-нибудь проболтается о том, что была серой служанкой и как все устроено внутри Серой горы, то Нежить придет за ней. Бабка Гнеда еще помнила пронзительную боль в мизинце и всю жизнь молчала. Как молчала и теперь, во дворце короля. Все это стало известно не от нее, а от одного из младших жрецов, который присутствовал при этом и теперь искал милости короля. Младший жрец не знал, чем откупился от Усдана хозяин Мидса. Ясно было одно — драгоценностей у верховного жреца было достаточно и без этого.
Но если бабка Гнеда решила молчать, то почему она так обрадовалась поездке во дворец. Нехорошее предчувствие мучило меня. И оно оправдалось. Меня позвали к королю. Не он сам нашел меня на балконе, на котором я часто высматривал Симмиуса, ни подошел в саду, когда я гулял там по вечерам. Мне было приказано немедленно явиться в кабинет короля. Кабинет, где решались самые серьезные вопросы. И выносились суровые наказания.
Король ждал в кабинете. Он не предложил мне сесть, и я так и осталась стоять у двери. Кабинет был затемнен — единственное окно и то было зашторено. Но пробивавшийся сквозь неплотно задернутые шторы луч солнца упал на мои волосы и блеснул золотом. Король встал, подошел ко мне и взял в прядь сверкнувших волос в свои руки.
— Необычный цвет, — заметил он, поглаживая пальцем золотую прядь.
— Такие же, как у мамы, — ответила я.
Король чуть усмехнулся и отбросил прядь.
— Я знаю, Алисия, — сказал он, развернулся и пошел к окну.
Я все также стояла воле двери, не зная, что делать. Король стоял ко мне спиной и смотрел в щель, которую образовали шторы.
— Больше ни у кого во всем моем королевстве нет таких, — наконец, развернулся он и посмотрел на меня.
Я растерялась под его взглядом. Это был уверенный, твердый и глубокий взгляд. Глубокий и опасный, как неизвестная глубина. И я не знала, что притаилось в этой глубине.
— Что ты знаешь о свой матери? — спросил король, усевшись и жестом потребовав от меня опуститься в кресло.
— Она была самой лучшей мамой на свете, — ответил я и села.
Кресло оказалось неожиданно мягким, и я глубоко и нелепо провалилась в него и заерзала. Король улыбнулся.
— Охотно верю, — согласился он. — Но что она говорила тебе о своем происхождении?
Я похолодела, поняв, с какой целью бабка Гнед захотела повидать короля. И поняла, почему она не рассказала это ему раньше. Это была ее выигрышная карта на случай, если с нее потребуют сказать правду о Серой горе. Болтать о жизни в горе она боялась, опасаясь расправы Нежити.
— Мама очень любила своих родителей, — осторожно произнесла я.
— Алисия! — с небольшой досадой возразил король. — Это были приемные родители, и тебе прекрасно известно об этом.
— Больше я ничего не знаю, ваше величество, — пробормотала я.
Это было правдой.
— Вот как, — король встал и подошел к моему креслу.
Я попыталась встать, но он властной рукой усадил меня обратно. Король изучал меня: пытливый темный взгляд скользил по моим волосам, лицу, шее и по телу. Дрожь пробежала по мне.
— Женщина в лесу, — задумчиво произнес король. — Что ж, это вполне может быть правдой.
— Ваше величество! — снова приподнялась я, и снова сильная рука усадила меня в кресло.
Король не слушал меня, взгляд его теперь был погружен в себя. Он снова подошел к окну, но на этот раз широко распахнул шторы. Свет залил кабинет, и это место перестало быть таким мрачным и тревожным. Однако не стало и уютным. Король смотрел в окно — вдаль было видно Зеленый лес.
— Мертвая женщина в лесу, — повторил он, вернулся и сел за стол.
— Я не верю ей, — прошептала я, вспоминая недобрый взгляд бабки Гнеда, — и думаю, горшечник все нам объяснит.
— Он умер, — ответил король. — Сегодня ночью.
Мне было жаль горшечника. И еще я поняла, что король знал больше, чем я думала. Теперь некому опровергнуть слова бабки Гнеда. Теперь моего дедушку будут считать преступником.
Глава 12. Дни великой радости