Женщина справа неуклюже протиснулась и толкнула Бри в бок, сзади кто-то грубо навалился на нее. Люди прижимались друг к другу, ругались, если кто-то невысокого роста стоял за двухметровым детиной, закрывающим обзор.
Казалось, всем, кроме Бри, просто любопытно, как на виду у всех изувечат бедную девушку, которая, так же, как и большинство, просто захотела почувствовать свободу, пусть и всего на несколько секунд. Наконец беспринципные зеваки оттолкнули первый ряд прямо к краю помоста. Мать прижала к себе Виерина, шикала на людей и причитала, что впереди ребенок, но те лишь обнажали свои нечищеные желтые, кривые зубы и смотрели на помост с таким неподдельным ликованием, будто там с минуту на минуту появятся святые и благословят их.
Колокол отбил семь оглушительных ударов, оповещая о начале публичного наказания, и двое стражников в военной униформе и разлетающихся красных накидках вывели на обозрение жителям поселения несчастную девушку без маски. Босую, перепуганную, с мокрыми дорожками на щеках. Она всхлипывала, цеплялась за руки стражников и умоляла о пощаде, но псы короля смотрели на преступницу с непроницаемым лицом без капли жалости.
На помосте появился мужчина в черной накидке с изображением огненного солнца. Именно эта одежда выделяла его среди остальных и наделяла полномочиями палача. Он казнил и наказывал всех преступников, и, кажется, получал от этого удовольствие.
Лицо молодое, темных волос еще не тронула седина. Он подошел к ревущей девушке с таким же гордым видом, как король. Только сейчас Бри заметила в его левой руке плеть. Толпа гудела. Кто-кто выкрикивал, чтобы негодницу отхлестали до смерти, безмозглые подростки требовали начала наказания, но сама Бри закрыла глаза, чтобы не видеть этого ужаса. Она радовалась, что сзади их так придавили, что мать не могла взять Виерина на руки. Со своего места брат, к огромному счастью, ничего не увидит.
Палач поднял руку вверх, и толпа дружно притихла. Треск разорванной ткани нарушил оглушительную тишину. Нарушительница ахнула, когда палач легким выверенным движением разодрал на ее спине плотную ткань платья и наклонил девушку вперед так, что она встала на четвереньки.
Палач зачитал нарушение, огласил наказание в семь ударов плетью и приступил к своей миссии. Законы в Королевстве Масок поражали своей жестокостью. Во время казни или наказания запрещалось кричать. Крик считался позором, пятном, что отпечатаются на всем твоем роду.
Бедняжка сжала кулаки, из ее глаз брызнули слезы, но она выдержала первую пытку. Ее звали Каримаса. Перед лицом Бри промелькнули воспоминания о том, как они пересекались в коридорах школы, как видела девушку на базаре, когда та покупала сельдерей, морковь и пучок петрушки. В свои двадцать четыре года, покладистая, скромная, хорошо воспитанная, из семьи неконфликтных и добропорядочных швеи и кузнеца, Каримаса не попадала ни в какие передряги. Глаза цвета аметиста, выделяющие девушку среди остальных, привлекали к ней излишнее внимание.
«Цвет глаз достался тебе от твоей прабабки, особенность рода!» – с гордостью как-то сообщила Каримасе мать во время завтрака. Тогда солнце мягкими лучами ласкало длинные темные волосы, освещало кухонный столик, чай с молоком, свежеиспеченным хлебом с хрустящей корочкой и сливочным маслом на круглой тарелке.
Второй удар плетью – и лицо Каримасы раскраснелось. Девушка зажмурилась, дорожки от слез блестели на щеках, на лбу выступила испарина. Родственникам нарушителей запрещалось посещать подобное мероприятие. Как правило, заканчивалось все печально – кто-то из родителей или старших братьев бежали на помост, набрасывались на палача и стражников, требуя отпустить невиновного, и в результате разделяли участь с приговоренным к наказанию. Только в этом случае уже никто не оставался в живых.
Третий удар – и изо рта девушки вырвался легкий крик, руки задрожали, как у старухи, хотя она изо всех сил старалась не опозорить свой род. Бри прокручивала в голове, кто придумал эти абсурдные правила. И ответ пришел сразу же – король. В прошлом месяце ему исполнилось тридцать лет, по сплетням красив, чем сводил с ума каждую женщину, попавшую под его обаяние. Вживую Бри его не видела, но с каждым хлестким ударом плетью по коже своей одногодки желала выколоть ему серо-голубые глаза и вцепиться в его золотистые локоны.
После пятого удара Каримаса закричала так, будто ее сжигали дотла, и Бри не могла ее в этом винить. Толпа гневно взирала на позор семьи, кричала, что девушка не заслуживает жизни, проклинала ее, но Бри знала, что никто из присутствующих не выдержал бы и первого удара. В эту минуту ей отчаянно хотелось оказаться в объятиях своего жениха, который усердно трудился, чтобы заработать лиры и сбежать вместе с ней в безопасное место, о чем оба мечтали последние два года.