– Если ты хочешь меня уничтожить, и это твоя цель, то сделай это сейчас. Я трусиха и никогда не доведу дело до конца. Так что, если ты планируешь именно это, отомстить мне или же желаешь чего-то ещё, то сделай. Здесь никого нет. Мы одни. Добей меня, потому что я не хочу больше ничего чувствовать. Убей эту чёртову боль во мне. Дотла сожги своей ненавистью, иначе…
Не даю ей договорить. Резко хватаю её за руку и тяну на себя. Секунда, и девушка замолкает в моих руках, позволяя вновь вдохнуть такой родной аромат её волос, ощутить тепло и задохнуться от любви к ней.
– Я не могу уничтожить то, что больше не принадлежит мне… никогда не принадлежало. Я отвечу на твои вопросы… только дай мне минуту побыть вот так, как будто мы вместе… словно вновь ты моя, – шепчу. Жмурюсь и целую её в волосы. Мира всхлипывает и хватается за мою куртку, сжимая её пальцами, давит на рану на груди. И пусть больно, пусть снова будет кровоточить, пусть! Это не идёт ни в какое сравнение, это ерунда по сравнению с тем, как мне хорошо оттого, что не оттолкнула.
Ошибки нельзя исправить, как бы в этом ни уверяли. Они уже совершены. Нет возможности вернуться в прошлое, есть только настоящее, и оно разрушено. А чтобы строить новое, нужно полностью снести фундамент, тогда можно хоть как-то всё поправить.
– Мне плохо без тебя. Плохо оттого, что я сделал с тобой. Паршиво умирать каждый день, но так и не подохнуть. С утра до ночи, с ночи до утра думать о тебе и о той ночи. Я не дам тебе сдаться, Мира, и больше не позволю себе приближаться к тебе, потому что я это отличный способ причинить тебе боль. Я запутался, понимаешь? Тогда… на несколько мгновений я запутался и не поверил… они забрали тебя. Не будет больше подобного, клянусь. Не будет, – поднимаю её лицо к себе, зажимая ладонями, а она бегает взглядом по моему, и губы дрожат.
– Пошли, – беру Миру за руку и, оглядываясь, тащу за собой. Идёт, как послушная девочка. Моя девочка, доверившаяся снова подонку. Мне.
Завожу девушку в гущу лесной зоны, и она вырывает руку из моей, опасливо озираясь и делая шаг назад.
– Я больше не верю им. Они смотрят. Они наблюдают за нами, а здесь я услышу их. По шороху листвы и поломанным веткам. В этом месте они не услышат того, что я тебе скажу, – тихо объясняю я.
– Хорошо.
– Что ты хочешь знать?
– Всё… я… Сиен сказала, что это ты… на видео ты. И я думаю, уверяю себя в том, что мой отец заставил тебя это сотворить, чтобы иметь на тебя компромат и шантажировать им, чтобы ты был в его кулаке, как и твоя семья. И все твои слова… всё это только потому, что ты боишься за них, – отрывисто произносит и хлюпает носом.
– Мне сложно сейчас тебе говорить правду, она будет ужасна, Мира…
– Я знаю. Я не верю тебе и себе тоже, поэтому правда была бы как нельзя кстати.
Киваю ей и делаю глубокий вдох.
– Твой отец последний подонок. У меня… он хотел, чтобы ты прошла всё это дерьмо одна и поплатилась за свои действия так, как планировала твоя мать, дойдя до крайности, желала посадить тебя за решётку, если не получит деньги от Эрнеста. Когда меня немного отпустило после наркотиков, и ломка не так сильно причиняла боль, я начал «копать», чтобы вспомнить, где я был и что делал, то узнал многое. Твой отец звонил мне и требовал найти козла отпущения. Я его нашёл, того самого фотографа, который провёл для тебя эротическую фотосессию, и от него узнал, что Саммер была в Женеве, и нет у неё никаких переломов. Об этом я написал отчёт Эрнесту. Вот, – копаюсь в карманах трясущимися от эмоций руками и нахожу телефон. Открываю письмо с его ответом и протягиваю Мире. Я бы не сделал этого, ни за что бы не сделал, но понимаю – ей нужны аргументы, чтобы тоже защищаться. Хотя бы какая-то информация.
Пока Мира читает, бледнеет ещё сильнее, чем это, вообще, возможно. Экран подсвечивает её лицо, по которому катится сначала одна слеза, затем вторая.