Королевство на грани нервного срыва

– Оливия! – рявкнула я. – Прекрати, ты герцогиня в конце концов! Маэстро, можете не волноваться – я погашу ваши кредиты, как только вы завершите работу над портретом моей неуемной падчерицы.

– Благодарю вас, донна Люция, – поклонился в мою сторону Рафачелли. – В творческих кругах вы недаром слывете покровительницей искусства. Если бы я мог вас изваять в мраморе… У вас такие линии бедер…

– Не отвлекайтесь на мои бедра, маэстро, – светски улыбнулась я. – Сейчас меня волнует только портрет Оливии. А там поглядим, кого можно будет еще написать или изваять.

В дверь постучали.

– Да, – молвила я.

Вошли мрачные Теобальд и Марселино, фигурами напоминавшие медведей и обвешанные холодным оружием, как майское древо – лентами. Меж ними обретался гусляр Вржик, а то, что висело у него на поясе и гудело, полагаю, было его музыкальным инструментом.

Теобальд и Марселино поклонились мне, дав по подзатыльнику гусляру, так что он тоже, считай, поклонился.

– Госпожа, – прогудели они.

– Добрый день, мессеры, – улыбнулась я им. – Моя милая падчерица возжелала услышать песнопения нашего гостя. Пожалуйста, посадите его…

– На кол?! – обрадовались недотепистые мужики.

– Вот на эту скамью. Прекрасно. Теперь я поняла, где у него перед. Добрый день, Вржик.

– Пшбжегжебже, – ответствовал из-под обилия седых волос наш гость и сверкнул глазами. Они были круглые и желтые, как у филина, но я решила не заострять на этом своего внимания.

– Достопочтенный Вржик. Мы с моей падчерицей давно мечтали насладиться вашим исполнительским талантом…

– Попсу не лабаю, – вполне внятно прорычал Вржик.

– И прекрасно, – молитвенно сложила руки я. – Нам что-нибудь из вашего постоянного… репертуара.

– По ходу, ты баба с мозгами, ценишь высокое, вечное, – Вржик стал производить сложные манипуляции со своим инструментом: – Ща настрою.

– Дрынь-брынь, гусельки, – вдруг подал он хорошим баритоном. – Золотые струночки, ах, вы не рвитеся, не ломайтеся, мне, хозяину, подчиняйтеся!

И провел пальцами по ряду струн.

Это было… весьма мелодично. Даже, можно сказать, талантливо. Глаза Вржика снова сверкнули, словно желтые топазы.

– То была не песенка, то была припевочка, ты не бойся в лес ходить, красна девочка! Что ж, благородные господа, послушайте скромного барда из далекой северной страны. В стране у нас разные песни поют. Иной раз такие:

Был у меня дружбан,
Мог выпить водки жбан.
Однажды он выпил метиловый спирт,
На небе теперь грустит.

Теобальд и Марселино сдавленно гугукнули, что должно было означать рьяный мужской хохот. Но на службе они не могли себе это позволить. Вот в замковой казарме они обязательно процитируют сей шедевр, и он обретет там бессмертную популярность.

– Продолжать ли мне, прекрасные дамы? – видимо, бард вошел в образ окончательно и поведение выбрал соответствующее.

– Пожалуйста, – кивнула я.

– Конечно, сударыни, то, что я сейчас пропел, не для нежных дамских ушек. Это вон вашим медведям под стать. Так что для вас спою рок-балладу.

– Рок?! – удивилась я. – Первый раз слышу. Почему рок?

– Потому что это о неотвратимости рока и казни судьбы. Это очень старинная баллада. И правильно пою ее только я.

– Хорошо, – кивнула я. На свое горе кивнула.

Гусли словно превратились вдруг в огромный орга́н – такое богатство звуков бард Вржик извлек из них за одно мгновение. Глаза его снова засверкали бледно-желтым и уж больше не гасли, пока он пел: