Но в этом мире сытости и довольства я чувствовала себя лишней, чужой. Грязное платье и стоптанные башмаки, растрепанные рыжие пряди, торчащие из-под капюшона – все выдавало во мне оборванку из трущоб, недостойную ступать по опрятным улицам богачей. Прохожие брезгливо сторонились, отводя глаза. Приказчики в лавках подозрительно щурились, словно ждали, что вот-вот стащу что-нибудь. Еще бы, здесь не привыкли к голытьбе, разве что попрошайки иногда забредали с окраин. Но стражники-иссары быстро гнали их взашей, не позволяя докучать почтенной публике.
Я старалась идти быстро, не глазея по сторонам, и все же не могла сдержать восхищения. Вот величественное здание Ратуши с витыми колоннами и гербом столицы над входом. На массивном золотом щите красовался гордый феникс. Он расправлял пылающие крылья, окруженный ореолом пламени. Казалось, от жара его перьев воздух дрожал и искрился, а само золото щита плавилось и текло.
А там, дальше – знаменитый на весь город Зеленый фонтан, украшенный статуями речных божеств. Сверкающие струи воды с мелодичным плеском ниспадали в мраморный бассейн, распространяя вокруг благоухание свежести. Никогда не думала, что вода может пахнуть так сладко и чисто, совсем не то, что затхлая жижа в колодцах трущоб!
Завороженная, я подошла ближе, любуясь игрой света на зеленоватых волнах. И вдруг заметила на другом краю бассейна маленького мальчика лет пяти. Широко раскрыв голубые глаза, он с визгом восторга гонялся за ярким осенним листком, гонимым ветром.
Малыш был одет богато – бархатное пальтишко, начищенные башмачки, кружевной воротник. Няньки поблизости не наблюдалось – должно быть, увлеклась болтовней с кем-то из прохожих и упустила подопечного из виду.
Из-за поворота, цокая подковами по брусчатке, вылетела кавалькада всадников. Четверо молодых людей в расшитых камзолах и высоких сапогах, на груди у каждого красовался серебряный значок Академии Хаоса.
Лишь у одного юноши значок был золотым, выделяя его особый статус. Его отливающий голубизной камзол идеально облегал широкие плечи и мускулистый торс, а белоснежная рубашка была небрежно расстегнута, открывая внушительную ширину груди. Точеные черты лица, волевой подбородок и гордая осанка златовласого всадника выдавали его благородное происхождение.
Рядом с ним ехал громила с бычьей шеей, чей мощный стан туго обтягивал черный камзол. А чуть поодаль – утонченный брюнет с иссиня-черными волосами, собранными в низкий хвост. Его черты были словно выточены из мрамора, а темные глаза светились лукавством.
Среди всадников была и девушка, чьи темные волосы были стянуты в высокий хвост и покрыты изящной сеточкой с жемчужными нитями. Белоснежная блуза топорщилась кружевным воротником и манжетами, плотно облегая точеную фигуру. Поверх красовался алый расшитый серебром камзол. Высокие сапоги из тонкой кожи сверкали пряжками и доходили до бедра, плотно обтягивая стройные ноги всадницы.
Со смехом и улюлюканьем они погоняли лошадей, не глядя под ноги. Копыта высекали искры из булыжников, взмыленные бока коней лоснились от пота.
Внезапно налетевший порыв ветра подхватил листок и понес его прямо на мостовую. Ничего не замечая вокруг, мальчуган с радостным смехом кинулся вдогонку.
Время словно замедлилось. Я видела, как малыш, сияя восторгом, выскочил на середину улицы. Как оскалились, заржали жутким, нечеловеческим криком несущиеся прямо на него лошади. Как раскрыла в испуге рот всадница, дергая поводья, пытаясь затормозить и свернуть. Но было уже поздно – разогнавшийся жеребец с размаху налетел бы на ребенка, если бы…
Не помня себя, я рванулась вперед. В два прыжка преодолела разделявшее нас расстояние. Схватила мальчика за шиворот и дернула на себя из-под самых копыт. Малыш взвизгнул, мы покатились по мостовой, сцепившись в комок. Надо мной что-то просвистело, обдав жарким дыханием, брызнуло слюной в лицо. Оглушительно заржала лошадь, заскрипела сбруя, посыпались отборные ругательства…
А потом все стихло. Я осторожно разжала руки и перевела дыхание. Мальчик, целый и невредимый, испуганно хлопал глазенками, прижавшись ко мне. По мостовой уже бежали люди, привлеченные шумом и криками.
Не успела я опомниться, как из толпы выскочила перепуганная женщина в сером переднике и чепце. С пронзительным визгом она вырвала мальчика из моих рук, прижала к необъятной груди и принялась причитать:
– Ах ты, паршивка подзаборная! Чуть дитя ненаглядное не погубила! Натан, сокровище мое, цел ли ты, невредим? Ох, горе мне с тобой, непоседой!
Малыш всхлипывал, цепляясь за шею няньки. А та, злобно зыркнув на меня, отвесила увесистый шлепок:
– Пошла вон, оборванка! Смерти нашей хочешь? Чтоб духу твоего тут не было!
От неожиданности и боли я пошатнулась. Щека горела от пощечины, в ушах звенело. Вокруг шушукалась толпа, показывая на меня пальцами. Злые смешки и оскорбления летели со всех сторон.
– Прочь пошла, нищебродка!
– Жулье!
– Побирушка, еще и ребенка нашего чуть не погубила!