Королевство шипов и роз

Их было великое множество, безупречно сведенных в одно целое. Столько различных взглядов на мир – обстоятельных, быстрых, неожиданных. Со стен на меня смотрели пейзажи, портреты, натюрморты… Каждый делился своей историей, каждый предлагал свое восприятие. Одни картины кричали, другие – шептали или пели. Они рассказывали о запечатленном мгновении, о чувствах, которые владели художником в тот миг. Картины были вызовом, брошенным неумолимому времени… хотя время в Притиании текло совсем по-иному. Некоторые художники смотрели на мир почти моими глазами. Их сочетания красок, их формы и линии я понимала достаточно легко. Встречались картины, написанные в совершенно неожиданных тонах, о существовании которых я даже не подозревала. Это был другой, незнакомый мне взгляд на мир. Такие картины служили воротами в разум художника, резко отличающийся от моего собственного. И тем не менее я смотрела на его картину и понимала, что́ он хотел сказать. Более того, я понимала его чувства, радости, заботы и тревоги.

– Никогда бы не подумал, что люди способны…

Тамлин не договорил. Я повернулась к нему, и моя рука, застывшая на шее, скользнула к сердцу. Оно переполнилось неистовой радостью, пронзительной грустью и смиренным восторгом перед столь великолепным искусством.

Тамлин стоял у дверей, запрокинув голову, как зверь. Похоже, мое поведение снова его удивило.

Я вытерла мокрые щеки.

– Это… – начала я и замолчала.

Что я могла сказать? Слова вроде «прекрасно», «удивительно», «превосходит всякое воображение» не передали бы моего состояния.

– Спасибо, Тамлин, – тихо сказала я, прижимая руку к сердцу.

Мне не хватило бы слов, чтобы поблагодарить его за сказочный подарок: позволение сюда прийти.

– Приходи сюда, когда захочешь.

Я улыбнулась ему. Уже не помню, когда у меня было так светло на душе. И он ответил мне осторожной, но тоже светлой улыбкой. Не желая мешать, Тамлин ушел и оставил меня наедине с галереей.

Не знаю, сколько времени я в ней провела, упиваясь искусством без меры. Я бы оставалась там еще, но у меня закружилась перегруженная впечатлениями голова. Следом о себе напомнил голодный желудок.

Перекусив, я пошла с Асиллой в комнату на первом этаже. Большой стол посередине был завален холстами всех размеров. Рядом лежали кисти, поблескивая деревянными лакированными ручками. И краски. Я никогда не видела такого изобилия баночек с красками. Я-то думала, что Тамлин закажет лишь основные четыре цвета… У меня в который раз за этот день сдавило горло.

Асилла ушла. Комната целиком принадлежала мне. Она затаилась и ждала, когда я начну живописать.

Долго ждать ей не пришлось.

* * *

Шла неделя за неделей. Я самозабвенно работала красками, правда большинство моих «художеств» были жуткими и годились разве что на растопку очага.

Плоды своего творчества я не показывала никому, стойко сопротивляясь подначиваниям Тамлина и ухмылкам Ласэна. Моя одежда заляпалась красками. Голова кипела от образов, они дразнили меня, просясь на холст. А на холсте появлялось лишь жалкое подобие… Зачастую мои живописные упражнения продолжались, пока хватало естественного света. Устав работать в комнате, я уходила в сад. Я перестала различать дни. Иногда я позволяла себе отдохнуть, и тогда мы с Тамлином куда-нибудь уезжали. Обратно я всегда возвращалась со свежими замыслами и наутро, едва рассветет, выскакивала из постели, чтобы поскорее сделать зарисовку или живописный набросок увиденного накануне. Я неплохо запоминала образы, но запомнить сочетания красок оказывалось сложнее.

Бывали дни, когда на границе владений Двора весны появлялась очередная угроза, и Тамлин мчался туда. Я водила кистью по холсту, но продолжала думать о нем и ждать его и успокаивалась, лишь когда он возвращался, перепачканный чужой кровью. Иногда он появлялся в зверином обличье. Тамлин никогда не рассказывал мне, где и с кем сражался, а сама я спрашивать не решалась. Мне хватало его благополучного возвращения.

Днем сады вокруг поместья были вполне безопасным местом. Я могла не опасаться, что наткнусь на богге или нагов. Западная же часть леса отныне стала для меня запретной землей. Вот только мои сны по-прежнему изобиловали кошмарами, кровью и убитыми – в том числе и мною. Мне являлась бледная женщина без лица и разрывала мое тело на куски. Да и днем, в саду, я нередко ловила спиною чей-то пристальный взгляд, но никогда не успевала обернуться и увидеть, кто это. И тем не менее прежний страх, сковывавший меня по рукам и ногам, постепенно рассеивался. «Держись поближе к верховному правителю – и в твоей жизни все устроится», – вспоминала я слова суриеля и старалась им следовать.