Королевство слепых

– Я не просто ей помогала, – сказала Кейти. – Я видела, что принесла эта вражда моей матери, моей тетке, моим бабушке и деду. Мне. Всю жизнь проводить в мыслях о том, что ты могла бы и должна бы жить лучше? Думать, что нас обошли Баумгартнеры. Ждать какого-то судебного решения с другого континента? Которое сделает нас счастливыми. Это было ужасно. – Она положила руку на живот, словно ей стало нехорошо; Бенедикт накрыл ладонью ее колено. – Я согласна с бароном и баронессой, – продолжила она. – Вражда должна закончиться.

– А заодно и обеспечить получение наследства независимо от решения суда в Вене? – спросил Арман.

В этом вопросе ее мужа, обратила внимание Рейн-Мари, чувствовалось значительно меньше вежливости, чем в предыдущих. Но в конечном счете ведь эти люди сегодня оказались здесь не на вечеринке.

– Мы оба знаем, месье, что никакого наследства нет, – сказала Кейти. – Ведь сколько времени прошло. Да одни судебные издержки могли съесть все, я уж не говорю о том, что нацисты сделали с собственностью, принадлежавшей евреям. Ничего, кроме ненависти, я бы не унаследовала. А мне ненависть не нужна. Ни мне, ни моей семье.

Арман посмотрел на молодую женщину, недоумевая: неужели у нее и в самом деле иммунитет к семейной чуме? Ползучей болезни ненависти. Этому вьюнку в саду.

Бенедикт гладил руку Кейти, это был жест поддержки и любви.

– Но всего ваши слова не объясняют, – сказал Арман. – Мы, как душеприказчики, должны исполнять положения завещания. А не делать то, что нам кажется справедливым.

– Поэтому она написала письмо, – сказала Кейти.

– Какое письмо? – спросил Арман.

– Баронесса написала письмо для передачи ее старшему сыну после оглашения завещания. В письме она объясняет все.

– Почему письмо написано для него, а не для нас? – спросила Мирна.

– Она не хотела, чтобы ее дети узнали об этом от чужих людей, – сказала Кейти. – И она думала, он поймет.

– Поймет раздел состояния? – спросил Жан Ги.

– Поймет, что вражду нужно прекратить.

– Почему она думала, что Энтони поймет лучше других? – спросила Мирна.

– Это как-то связано с картиной, – сказала Кейти. – Портретом сумасшедшей старухи, которая ничуть не сумасшедшая или что-то в таком роде. Другие явно ненавидели эту картину, а он оставил себе. Я на самом деле не очень понимала, что она имеет в виду. К тому времени она уже начала заговариваться. Я думаю, она уже не делала различий между картиной и собой. Но по какой-то причине картина была важна для нее. И для него, я думаю. Как бы то ни было, она решила, что письмо должен получить ее старший сын.

– И он его получил? – спросила Мирна.

Арман и Жан Ги переглянулись.

– Мы ничего такого в его бумагах не нашли, – сказал Бовуар.

Гамаш встал.

– Будьте добры, пойдемте со мной, – сказал он Жану Ги и Мирне.

Они прошли в его кабинет, и, когда дверь закрылась, он снял телефонную трубку и набрал номер.

Глава тридцать четвертая

– Вы знаете, который час? – раздался голос Люсьена.

Гамаш посмотрел на часы.

– Десять минут девятого, – сказал он.

– Вечера.

– Oui. Извините, что звоню в неурочное время. Со мной Мирна Ландерс и старший инспектор Бовуар. Я вывел вас на громкую связь. У нас к вам несколько вопросов.

– А подождать это не может?

– Неужели вы думаете, мы стали бы вам звонить, если бы могло? – спросил Жан Ги.

– Оставляла ли мадам Баумгартнер письмо для передачи своему сыну Энтони? – поинтересовался Гамаш.

Фоновый звук работающего телевизора смолк.

– Да, оставляла. Я нашел его в папке отца, прикрепленной к завещанию.

– Почему вы не сказали нам о письме?

– А почему я должен был вам это говорить? Ваша задача – обеспечить исполнение завещания. Письмо к этому никакого отношения не имеет.

– И все же вы могли сказать о существовании такого письма, – заметила Мирна.

– И после смерти Баумгартнера? – спросил Бовуар. – Когда стало ясно, что произошло убийство? Вы не сочли нужным даже тогда упомянуть о письме?

– На него обрушился дом, – сказал Люсьен. – Письмо его не убивало.

– Откуда вы знаете? – спросил Гамаш. – Вы его читали?

– Нет.

– Говорите правду, мэтр Мерсье, – посоветовал Гамаш.

– Я его не читал. Зачем мне знать, что там написано?

В этих словах хотя бы слышался какой-то отзвук правды.

Если письмо было не о нем, а оно явно таким не было, то Люсьена Мерсье оно не интересовало.

– Когда вы отдали ему письмо? – спросил Бовуар.

– Сразу после оглашения завещания. Когда вы все ушли.

– Вы оставались вдвоем с ним?

– Нет, кажется, Кэролайн и Гуго Баумгартнер тоже оставались.

– Вообще-то, Кэролайн ушла вместе с нами, – сказала Мирна.

– Он прочел письмо в вашем присутствии? – спросил Арман.

– Нет. Я просто передал ему письмо и ушел. Понятия не имею, когда он его прочел и прочел ли вообще. А почему это имеет значение?

– Имеет, потому что ее сына убили, – сказал Бовуар. – И вы отдали ему письмо всего за несколько часов до его смерти. Письмо, которое, возможно, обусловило его звонок кому-то. Встречу. Письмо могло бы объяснить, почему он отправился в дом на ферму и с кем там встретился. У вас есть какие-нибудь соображения на сей счет?

– Нет, никаких.