Королевство слепых

– Но не так.

– Тогда как?

– Он был милый…

– Да бросьте вы. Что он был для вас?

– Служащий.

– Не больше?

– Конечно не больше.

– Вы знали, что он гей?

– Узнала, только когда он сам мне сказал.

– Это правда?

– Да. Это не имело значения. Он был…

– Милый?

– Больше. Он был как отец.

Это вырвалось у нее чуть не криком. Дерзко. Она бросала вызов Бовуару: попробуй-ка бросить вызов мне.

Жан Ги не стал. Он уже получил то, чего хотел.

– Для вас?

– Для всех. Всех нас. Даже для более старых – они его уважали.

Она посмотрела на него, предполагая, что он прервет ее в очередной раз. Но Бовуар научился от Гамаша молчать, когда нужно. И слушать.

– Он никогда не забывал ни день рождения, ни какой-нибудь юбилей, – сказала она. – И не только у партнеров. У всех. Секретарей, уборщиц. Вот каким он был.

«Хороший человек», – подумал Бовуар. Или только внешне хороший.

– Я пришла в фирму под девичьей фамилией матери. Не хотела, чтобы все знали, кто я. Начинала секретарем у Тони. Доброта и терпение – вот что он такое. Я от него за шесть месяцев узнала о рынке больше, чем за четыре года в университете. Как распознавать тенденции. На что обращать внимание. Не просто изучать ежегодные отчеты, но лично знать руководство компаний. Он блестяще все знал.

– А что случилось, когда он узнал, кто вы?

Она вскинула брови и сжала губы.

– Ему это не доставило радости. Он пригласил меня в ресторан выпить, и я решила, он будет рад. Когда узнает, что обучал того, кто в один прекрасный день сядет… – Она подняла руки, обозначая свой кабинет в углу здания. – Но он не обрадовался, – сказала она. – Он сказал, что наш бизнес строится на отношениях и доверии. Не на уловках. Не на играх. Он пожалел, что я его обманывала. И тот факт, что я решила прибегнуть к обману, не делает чести ни мне, ни ему. Значит, я ему не доверяла. Он мне этого не сказал, но я видела: он разочарован. Я чувствовала себя ужасно.

«И я не сомневаюсь, последние несколько лет ты пыталась загладить свою вину перед ним», – подумал Бовуар. Неужели Баумгартнер был настолько умен? Обыграл ее таким вот образом. Говорил с ней о честности, а сам прибегал к обману.

Жан Ги вытащил из сумки отчеты и положил перед ней на стол:

– Мой агент разбирался с этими бумагами. Думаю, вы придете к тем же выводам.

Мадам Огилви надела очки, без комментариев взяла отчеты. Минута. Другая. Пять минут прошли. Бовуар поднялся, прошел по кабинету, разглядывая стены, картины. Время от времени бросая взгляд в ее сторону.

Завибрировал его телефон – пришла эсэмэска. От Гамаша – шеф спрашивал, не может ли он через час встретить его у Изабель Лакост.

Он быстро набрал ответ: «Безусловно».

Наконец мадам Огилви отложила отчеты. Она смотрела перед собой непроницаемым взглядом, почти пустым. Впрочем, он обратил внимание: пальцы у нее дрожат. Она быстро сжала их в кулаки.

– Для вашей озабоченности имелись все основания, старший инспектор. – В ее голосе теперь не слышались прежние эмоции. Он звучал резко. Уверенно. – Я рада, что вы принесли это мне.

– Ой ли? – сказал Бовуар, сев на прежнее место.

Она натянуто улыбнулась, глядя на него холодным взглядом. Перед ним сидела теперь не молодая женщина. Старший партнер инвестиционной фирмы с многомиллиардным оборотом. И место свое она занимала не потому, что родилась дочерью президента компании, а потому, что эта работа была ей по плечу.

Быстро воспринимать информацию. Раскладывать ее на составляющие. Видеть последствия и варианты. Не прятаться от реальности, какой бы неприятной та ни была. Эти навыки хорошо бы служили ей в любом деле. Включая и то дело, которым занимался он.

– Правда рада, – сказала она. – Так или иначе это всплыло бы. А так хоть у нас есть возможность выправить ситуацию.

«Что ж, по крайней мере в этом она честна», – подумал Бовуар. Но ее невозмутимость не обманула его. Агент Клутье ясно сказала: воровство такого масштаба и продолжавшееся длительное время, вероятно, требовало пособничества кого-то из высшего эшелона управленцев.

Они практически не сомневались: Энтони Баумгартнер действовал не в одиночку.

Бовуар даже начал уже составлять теорию.

То, что Баумгартнер воровал, казалось, уже не вызывало сомнений. Но еще он являлся и инструментом. Он создавал декорации, режиссировал пьесу, говоря словами Клутье. Но сценарий писал кто-то другой.

А кто мог сделать это лучше дочери президента? Бывшей ученицы Баумгартнера.

Неужели история, которую она сейчас рассказала ему, была враньем? – спрашивал себя Бовуар. История о том, как она разочаровала Баумгартнера? О том, что он не знал, кто она такая? О его порядочности?

Не научил ли он ее и в самом деле чему-то такому, что не преподается в бизнес-школах? Например, как воровать деньги клиентов?

И кто в конечном счете имел наилучшие возможности скрывать воровство? И защищать его в случае, если воровство будет раскрыто? Как оно и было раскрыто.

Они уволили не его, а секретаря.

И вопрос, куда делись деньги, оставался открытым.