– Его убьют! Как же они могут убить, если они не его Тени? Или из-за того, что он разглядел их, понял меня, проникся, и теперь они наши общие? Мне надо уйти. Стой, не ходи за мной, потому что это серьёзно и очень опасно! Ему нельзя садиться за пианино. Никакое оно было не проклятие. Почему я не догадался сразу? Как было сказано Тенями, я не один такой особенный, это чистая правда, а у людей, людей творческих, в особенности, их намного больше! (К тому же, среди них достаточно суеверных.) Целый снежный ком из особенностей, ком из Теней, злых сторон, с которыми непросто совладать! Груз прошлого, неудачи на своём поприще, давние невысказанные обиды, боже, да обыкновенная смерть человека, скорбь по нему, в конце концов!
– Только пианино помогало тебе, – заметила мама.
– Музыка исцеляла меня. Марк появился неожиданно… как будто его подослал кто-то. Знаю, я несу полный бред.
– И ты откажешься от музыки?
– Придётся. Но я не отчаиваюсь. Похожу на выступления всяких пианистов, может быть, их музыка поможет справиться мне с Тенями. Того лучше, ненависть понемногу отступит. Она уже уходит, вон, стоит на пороге и ждёт чего-то. Я ненавидел Сергея, потому что он испортил нам жизнь, разрушил её. Нет, это моя вина! Или нет моей вины? Что ты ответишь на это? Веришь, что мы все причастны к аварии, но не могли повлиять на исход? Наверное. Я сейчас обеспокоен только тем, что будет с Марком. Прочь ненависть, прочь бессонные тревоги! Прошу, скажи Алине, как она появится (а она обязательно появится), что я ушёл к нашему пианисту. Да, скажи ещё так, чтобы она не подумала всякое, что я там, называется, нагадал страшное и теперь собираюсь это страшное исправить в последний момент. Задержи её настолько долго, насколько это возможно. Она может упрямиться и пытать тебя. Но ты же сильная и перенесёшь её расспросы?
– Угощу конфетами, налью горячий чай. Она не откажется посидеть и поболтать.
– Этим ты не удержишь Алину. Сластями её не приманишь. Так и быть, разрешу вам поговорить о нас с ней. Вам, девочкам, нравится беззаботно сплетничать. Слушай, ладно, ты не девочка, но когда-то же была ею?.. Не прибегай, если я не вернусь через три часа. Думаешь, это много для того, чтобы съездить туда и обратно и побыть там целый час как минимум? Мне ещё перед Марком извиниться надо за то, что я не отвечал на его звонки. Он звонил раз десять. Мне, помимо всего прочего, что случилось в парке в Забвеннославе, было стыдно за то, как я называл при нём его же отца. А я называл его грубыми и обидными словами. Марк не отреагировал никак, словно… словно я не был достоин получить от него сдачу! Я ожидал, что он прибьёт меня.
Я ушёл в комнату за тёплой одеждой и заметил одну странность, которая сразу же бросилась мне в глаза. Огненный феникс каким-то непостижимым образом исчез с потрёпанного листа.
Мама вошла без стука и сняла пустую рамку с ржавого гвоздя, на котором ранее висела картина с тремя медведями, доставшаяся нашей семье от прабабушки по отцовской линии.
– Где феникс? Ты его убрал? – спросила она, не веря в таинственное исчезновение.
– Именно, что он был перед тем, как я последний раз спал в комнате. Не ты разве подложила лист?
– Я только пыль протирала, уборку делала, но ничего не трогала. Ты так сердишься, если я лезу туда, куда меня не просят. Хоть у тебя и запущено, особенно в ящиках с красками.
– Но он такой же. В точности, как мой лист!
– Может, может, ты когда-нибудь стёр феникса, забыл о нём и только сейчас увидел? – предположила отрывисто мама. – По-другому быть не должно!
– По твоему, я испорчу детский рисунок, который любил папа? Ай, ну разве тогда не остались бы линии от карандашей? Поднеси ближе, чтобы рассмотреть, какой этот лист чистый. Следы бы всё равно виднелись.
– Да. – Мама вынула несуществующий рисунок и изучила его со всех сторон. – Он серый, однотонный. Никаких линий, чёрточек.
– Кажется, нам обоим стоит отдохнуть после того, как я приеду. Мерещатся глупости.
– Да, большие глупости.
– У тебя остался корвалол?
Мама вышла к себе, чтобы проверить ящик с лекарствами. Вернулась она, как будто чем-то отягощённой.
– Баночка пустая. Я схожу в аптеку. Ты поезжай скорее, – произнесла она с безмерной грустью, словно не желая отпускать меня.
Дом с каменной изгородью был удивительно холоден и недружелюбен. Окна на втором этаже были закрыты тёмно-синими шторами, крыша не очищена от снега. Я нажимал на круглую кнопку дверного звонка, а затем позвонил Марку (с некоторой опаской и острым ощущением, что ненамного опоздал), и он коротко ответил, что сейчас же оставит пианино и раскроет дверь. Мы вошли внутрь. Сняв обувь в прихожей, я свернул в гостиную, полную пряного запаха, который исходил от духовки.
– Ты готовишь? – спросил я с заметной улыбкой.
– Да, пробую. Там пирог с вишней. Сядь, Паша, поговорим.
Я расположился на диване с декоративными бархатными подушками и положил на колени книгу по психологии с резного столика.
Она была полная, в старой кожаной обложке с угловатыми блестящими буквами, начертанными на буром корешке.