…Блистание разрывов затмевает мое зрение и почти опаляет на голове волосы. Земля брызжет на меня, а я не имею сил отряхнуться, шевельнуть рукою, встать… Что со мною?!
— Стреляйте! Стреляйте! Feu!7
…Теряю спокойное течение мыслей и себя позабываю. Нет, помню! помню икону матушки-заступницы, из Смоленска вывезенную… молебен… потом все началося.
Жаркое дело! С самого утра я был в поле. Я был свидетелем ужасного сражения…
— С донесением к фельдмаршалу!
…Понятовский должен был обойти наше левое крыло лесом, но там стоял Тучков и помешал ему… Сто батарей били по нашим флешам и редутам, стоящим на равнине, но впустую: были слишком далеко, — пока их не двинули вперед.
Огонь ужасный! Ядра и гранаты сыпалися как град. Уже прошло известие о ранении Багратионовом. И весь день витало в воздухе: Семеновская, Багратион, флеши… И вот настал наш час. Бригада наша с места вступила в бой!
Свистали пули. Мы находилися противу густой цепи неприятеля, и я имел счастие быть свидетелем храбрости солдат наших… Для меня были ужасныя минуты, особливо те, когда генерал посылал меня с приказаниями то в одну, то в другую сторону… Я двигался по грудам тел убитых и умирающих, и неприятель был от меня на перестрел. Ужаснее сего поля сражения я в жизни моей не ви-дал и долго не увижу! Ядра свистали над головой, и все мимо. Дело час от часу становилося все жарче…
— Que diable!8
…Внезапно что-то ударило меня в левый бок… и странным образом стихло все вокруг. Почудилось мне, что земля вздыбилася, стала стоймя, словно гора, вершина коей досязала до облак. Нескоро понял я, что земля осталась на месте, а я лежу навзничь.
— Не по зубам, вражьи дети?! А кто вас звал-то сюды?
… Что такое? Сражен картечью? Неужто со мною сие, вподлинну?
Повернулся, пытаясь встать. Не могу!
Небо навалилося… Облака… тяжелыя… Они бежали, летели надо мною. Les nuages9
. И вдруг одно из них замерло. Белое, чистое. Остальныя, полныя гари, крови, неслися, обгоняя друг друга, а это повисло прямо надо мною, дымяся белыми дымами, словно бы затухающий костер.Сердце мое дрожало… все дрожало в глазах моих… сквозь разтекающийся дым я узрел, как в невообразимой глубине, высоко-высоко, непостижимо где, всколебалася ночная мгла… я проницал ея взором… она разсеялася на миг. Что-то золотилося, переливалося округло перламутром, словно ко мне обратилося гигантское око!
В нем дробилися, дрожали картины — и вдруг словно над собою увидел я эти клокочущия разрывы, блеск выстрелов… кипело сражение в огромном котле войны… Исчезло!
И виделося мне: реет в небесах сверкающий купол, вроде Колоцкой церкви, что ночью озарена была вспышкою, — или нет, в точности шапка Мономахова, вся унизанная перлами. Но я четко видел, что один из жемчугов отсутствует, словно выклеван хищною птицею.
Какое-то иное знание пронзило меня. До вечера еще оставалося время, а я точно знал, что вдвое слабейшия силы росских дралися десять часов, истощив неприятеля, и были истощены сами, что вследствие сего Москва… Москва оставлена…
Нет! Не может быть сего!
— Господин Сумароков! Никита, брат! О Боже!..
…Ваша светлость, Дмитрий Васильич… там… кто-то смотрел на меня с небес…
— Ничего не говорите, друг мой. Вам сего нельзя. Молчите, au monde Dieu!10
Эй! кто-нибудь! сюда!— Эка тебя, барин молодой… Осторожнее! Подымай! Ишь, разворотило!
… Ваша светлость, господин генерал… Лизанька… моли Бога за Россию и за нас! Mére… votre obéissant fils…11
Господи, успокой смущенной дух мой!..Милый друг мой Alexandrine!
Знаю, что ждала меня, да я и сама чаяла быть у тебя, чтоб застать в ваших предивных местностях хотя бы самый краешек молодаго бабьяго лета… Что делать, милый друг? теперешния обстоятельства сему препятствуют!