В кабинет доктора Сайха он вошел твердо, уверенно. Идея, созревшая в походе по провинциям, наполняла его спокойствием.
“Мотыльки… Летящие на огонь мотыльки… — думал он о хито. — Теперь я нашел огонь, в котором они сгорят полностью… Если любовь это самоуничтожение, тем лучше… Я сожгу хито в Кае!.. Философ из-под Ниссанга был не Так уж и глуп…”
Всю дальнюю стену огромного кабинета, доктора Сайха занимала стеклянная витрина, за пыльным стеклом которой угадывался темный костяк какой-то ископаемой давно окаменевшей твари. В темных нишах пряталась личная охрана доктора Сайха — низкорослые низколобые солдаты из провинции Ланг, родины доктора Сайха. Сам доктор Сайх полулежал на простой циновке. Он был худ, внимателен, недобро поблескивали стекла сильных очков. Под самой витриной стояли генерал Тханг и два неизвестных Тавелю человека — возможно, члены военной Ставки. Тавеля не пригласили сесть. Он выслушал приказ стоя.
— “Особый офицерский корпус, возглавляемый цаном Тавелем Уламом, — монотонно, без выражения, зачитал приказ Ставки подполковник Ухеу, секретарь доктора Сайха, — с честью выполнил все возложенные на него политические и военные задачи… Хито, угрожавшие порядку в стране, частично уничтожены, частично оттеснены вглубь провинций… Специальные поселения полны жаждущих перевоспитания… Задачу, поставленную перед особым офицерским корпусом цана Тавеля Улама, считать выполненной… Корпус расформировать…”
Похоже, Ухеу знал текст наизусть, он ни разу не заглянул в листок серой рисовой бумаги.
Ископаемая тварь, на фоне которой восседал доктор Сайх, не была похожа на живое существо, скорее какая-то нелепая инженерная конструкция.
Голос Ухеу.
Корпус расформировать…
“Разумная предосторожность, они осознали мою силу”, — оценил Тавель действия Ставки и желвак на левой щеке дрогнул. Он уже знал: ни капитана Теу, ни майора Сая, ни полковника Тхата он уже не увидит. Генерал Тханг, эта жирная старая лиса, снова его переиграл, он снова вырвал из рук Тавеля большую победу.
— А Кай? — спросил он. — Кай знает о судьбе моих офицеров?
Ответил генерал Тханг. Он вежливо улыбнулся:
— Знания Кая беспредельны.
“Но если ты знаешь все, если тебе ведомы самые тайные движения души, если для тебя нет секретов, зачем твои помыслы направлены против меня, брат?..”
Выйдя из длинного глухого здания военной Ставки Сауми Тавель Улам, не торопясь, осмотрелся. Его внимание привлек зеленый армейский броневик, стоявший в стороне с невыключенным мотором. Тавель, не торопясь, поднялся на башню, окликнул водителя и тяжелой рукоятью пистолета разбил ему голову. Несколько черных солдат испуганно отбежали в сторону, они знали Тавеля Улама, они не могли поднять оружие на Тавеля Улама. Дав газ, он бросил зарычавший броневик в один из множества выбегавших на площадь переулков.
Он гнал броневик по узким гнилым переулкам Хиттона, по обширным площадям, зарастающим травой и кустами, по улицам, загроможденным разбитой мебелью, забросанным слоями сырых бумаг, рваных магнитофонных лент, какой-то проволоки, веревок, тряпок. У руин взорванного отеля “Сайгон” он притормозил машину и высунул голову из люка.
— Садал!
Человек-дерево, разбуженный ревом мотора, вылез сквозь какую-то дыру. Он ничего не понимал. Он ничего не хотел понимать. Тавель рывком втащил его в броневик.
“Если ты выше всех, — не уставал заклинать он Кая, — если ты чище всех, если тебе дано видеть и чувствовать любого человека, если все они равны для тебя, зачем помыслы твои направлены против меня, брат?..”
Тавель гнал броневик по пустым улицам Хиттона. Он расстреливал на ходу башенки древних пагод, трассирующими пулями бил по разбегающимися фигуркам черных солдат. Каждую минуту он ждал выстрела из базуки. Он не сомневался, что, уничтожив особый офицерский корпус, доктор Сайх захочет уничтожить и его. Дело времени. Он знал, как это делается. Но выстрел так и не прозвучал.
Броневик с ревом вылетал прямо на костры военных патрулей, но черных солдат Тавель не видел. Они уже были предупреждены, им уже сообщили о взбесившемся броневике, до них уже довели категорический приказ генерала Тханга: не мешать, не встревать в перестрелки, оберегать жизнь цана Тавеля Улама. Они разбегались в стороны едва вдали начинал рычать мотор.
Только вечером, засадив броневик в глухой вонючий кювет, Тавель, как устрицу из раковины, выволок наружу Садала. В разбитой лавке он забаррикадировал изнутри дверь и насильно влил в рот Садала полбутылки какой-то дряни. Напротив лавки ярко пылал подожженный Тавелем храм, пламя пожара страшно отражалось в расширенных зрачках ничего не понимающего Садала.