Время, пространство, проблемы исчезают, пока я упиваюсь радостью вновь видеть его, вновь прожить ещё один день бок о бок с ним.
Между сложным прошлым и неопределённым будущим лежит единственный момент, над которым мы имеем власть: сейчас. Мы можем сделать этот момент прекрасным или уродливым. Мы можем потерять его из-за страха или усилить надеждой. И иногда мы можем лишь укрепить себя живительными секундами, чтобы дать себе силы для грядущих жестоких моментов.
Я кидаюсь к нему, опрокидываю на честерфильд и падаю сверху. Мы встречаемся в поцелуе такой свирепости и голода, что его клыки пронизывают мою нижнюю губу, наполняя наши рты медным привкусом крови.
— Ещё не фейри, — бормочет он. — Твоя кровь человеческая. По большей части.
— Остальные не должны узнать, — он может применить заклинания, чтобы помочь мне скрыть это. Я понимаю его голод и углубляю наш поцелуй, проливая больше крови в его рот. Когда мы наконец-то отрываемся друг от друга, к его лицу чуточку возвращается цвет.
— Как долго я пробыла в той комнате?
— Как долго это показалось тебе по ощущениям?
— Столетия.
— По смертному времени ты отсутствовала два года, один месяц и семь дней. В настоящий момент прошло пять лет, три месяца и девять дней с тех пор, как была пропета Песнь Созидания.
Я в ужасе смотрю на него. Я думала, что отсутствовала несколько месяцев, а не лет.
— И ты оставался здесь всё это время? Как ты выживал без еды?
— Лор от случая к случаю оказывал помощь.
— Что я пропустила? Как мои родители? Дэни? Дублин, мир? — спрашиваю я, пытаясь уложить в голове такой огромный кусок потерянного времени.
— До недавнего момента всё было вполне спокойно. Как только ты исчезла, фейри нетипично притихли, если не считать открытия клуба в Дублине.
Я замечаю, что он не ответил на вопрос о моих родителях или Дэни.
— А теперь? — настороженно спрашиваю я.
— Твоя мать пропала.
Моё сердце один раз с силой ударяется о рёбра, пропускает несколько ударов, и на мгновение лёгкие сжимаются так тесно, что я не могу дышать. Я выпрямляюсь на честерфильде и стискиваю ладони, сопротивляясь грибовидному облаку страха и ярости, которое пытается взорваться в моей грудной клетке. Хотя я как-то раз пошутила, что моим худшим кошмаром будет королевство бессмертных Видимых с полным спектром эмоций, именно нехватка эмоций делает их смертоносным врагом. Они думают и действуют; терпеливые отстранённые социопаты, и после своего сражения с Синсар Дабх я понимаю колоссальное преимущество сосредоточенной как лазер мысли, не обременённой эмоциями. Я буду не менее отстранённой и сдержанной. Я разжимаю ладони и медленно вдыхаю.
— Как долго?
— С сегодняшнего утра.
— Короткий период. Почему это вызывает тревогу? Она часто в одиночестве отправляется…
— Её присутствие больше не ощущается в мире смертных.
— Ты поставил метку на мою мать? — в моей крови бушует ярость, не из-за метки, а из-за того, что раз моя мать не в мире смертных, это означает, что она в Фейри. И её утащил туда
— Поблагодаришь меня потом. И это не совсем метка. Скорее GPS-трекер, лишённый эмоциональной связи. Я сделал то же самое с твоим отцом.
— Когда?
— Когда ты была Синсар Дабх.
Бэрронс думает обо всём, что важно для меня. Раньше я считала его деспотичные тактики раздражающими. Иногда я до сих пор так думаю, но с ними сложно спорить, когда они продолжают спасать мою жизнь и жизни тех, кого я люблю.
— Ты чувствуешь что-то ещё от моей матери? Она напугана? Они ей навредили?
Он резко и отрицательно мотает головой, и мужчина, который никогда не повторяет сказанного, мягко произносит:
— Только трекер.
— Где сейчас мой отец?
— В Честере с Риоданом.
— В безопасности?
— До тех пор, пока он не покидает клуб.
— Ты сказал ему об этом? Настойчиво внушил ему это?
— Мы не говорили ему, что твоя мать пропала.
Потому что он знает, что я захочу сама сказать ему. И только
— Риодану лучше сберечь его, — шиплю я.
— Сбережёт.