Королевство вандалов

Берберский князь Массона из Альтавы (Ламорисьер) в надписи, датируемой 508 г., провозглашает свои притязания на титул «rex gentium Maurorum et Romanorum» (король мавров и римлян), который может служить определенным показателем; видно, что и правители довольно небольших областей заботились о своей легитимности и опирались на римскую традицию. Область, которой правил Массона, лежала далеко на западе и потому вряд ли могла находиться в тесных отношениях с вандальским государством. Иначе обстоит дело с Мастиной, правителем области Ходна, который, вероятно, основал свое королевство, опираясь на должность командующего римского пограничного отряда, и в конце концов даже принял титул императора. Куртуа, пожалуй, справедливо полагает, что Мастина сначала был независим от Карфагена, но после удачного мятежа населения Авреса против вандалов, следствием чего стало основание нового государства, вступил в контакты с Гунерихом. Вполне возможно, именно поэтому Мастина послал в 483 г. сильный мавританский контингент в Лары и Сикка Венерию (Эль Кеф) в Проконсульской Африке, чтобы принять там около 5000 изгнанных ортодоксов и переправить их на запад [208]. Если такое толкование Куртуа соответствует действительности, можно предположить, что Мастина в случае нужды предоставлял в распоряжение своему союзнику и войска. Государство Аврес было почти взято в клещи с востока и с запада, что позволяло стратегически поставить задачу его уничтожения или по меньшей мере помешать его дальнейшей экспансии. Если отношения между Гунерихом и Мастиной были столь близки, напрашивается мысль об их совместном владении определенной частью Нумидии. Во всяком случае, еще в начале VI века довольно большая часть Нумидии являлась одновременно сферой вандальских и берберских интересов. Впрочем, союзническая политика вандалов и многочисленных мавританских племен проявляется и в том, что карфагенское правительство в общем располагало мавританскими матросами и солдатами. В 534 или 535 г. Византия сражалась на Сардинии и с мавританскими войсками, которые были туда доставлены вандалами в качестве военных поселенцев; в этом отношении вандалы на столь важном для них острове использовали тактику, сходную с применявшейся римлянами по отношению к многим варварским племенам, которые расселялись на подходящих местах в качестве федератов, несших рекрутскую повинность. В отношении вандало-берберского сотрудничества интересен также опыт Гелимера, который еще после битвы у Децима смог провести набор среди мавританских племен и даже после окончательного поражения при Трикамаре нашел в жителях дикого горного массива Эдуг последних защитников своего королевства [209]. Конечно, в целом враждебность к вандалам со стороны берберских племен при последних Хасдингах усилилась. Сначала трудным противником стало государство Аврес, в то время как начиная с 511 г. поражения и урон германскому государству стало приносить дорсальское государство Гуэфана и Анталы. Естественно, вновь всплывает вопрос, с неизбежностью возникший уже в разделе о Гунтамунде, не привели ли постоянные нападения кочевников к более тесному сотрудничеству между вандалами и провинциалами. Мы уже имели возможность ответить на этот вопрос отрицательно, но должны еще раз повторить его, принимая во внимание берберскую тактику. Ведь Прокопий подчеркивает [210], что Каваон не только мог наблюдать за наступающими вандальскими кавалерийскими частями, но и что его разведчики чистили оскверненные вандалами ортодоксальные церкви и оказывали помощь священникам. Это указание очень существенно, тем более что оно получает подтверждение в некоторых замечаниях Жития Фульгенция; в соответствии с ними, прежде чем отправиться в «опасную зону» арианских противников, Фульгенций, поставленный перед альтернативой, выбрал в качестве места жительства области, находившиеся под угрозой берберских нападений [211]. Эти замечания говорят сами за себя. Естественно, «фронты» постоянно менялись, и все же в целом вандалам и маврам или маврам и провинциалам было легче прийти к взаимопониманию, чем вандалам и провинциалам: решающую роль здесь играл, конечно же, религиозный вопрос. Противоречия между обеими христианскими церквями, ортодоксальной и арианской, действовали сильнее, чем все этнические и даже культурные различия. Ортодоксальному духовенству язычники-берберы часто были милее, чем ариане-вандалы, потому что их было легче обратить. Для такой миссионерской работы было много примеров из прежних времен, и можно было опираться даже на полезные указания Августина. Может быть, симпатии ортодоксов привлекало и то, что они предполагали за разбойничей и дикой внешностью кочевников безобидность и неиспорченность человеческой природы. Эти противоречия были в целом гораздо сложнее, чем можно отобразить в этом очерке. главную вину за окончательный разрыв тесного вандало-римского сотрудничества против берберского наступления, естественно, следует возлагать на вандалов. Несмотря на многие шаги навстречу Гунтамунда и прежде всего Хильдериха, количественно превосходящая ортодоксальная часть населения не соглашалась с вандальским господством; кто не протестовал открыто, был по меньшей мере равнодушен и мог даже приветствовать берберские нападения, так как они подрывали престиж вандалов и в конечном счете даже размывали государство Хасдингов. Римская служилая знать в целом, несомненно, была привержена вандалам и желала дальнейшего существования их королевства; однако их численность была очень мала, и они вряд ли могли – особенно после возвращения ортодоксальных епископов – оказать значительное влияние на массы провинциалов.