Королевы бандитов

Салони размотала скрывавшую пол-лица дупатту, и Гита обнаружила, что лицо у нее крайне сердитое.

– Апарне пять лет, Гита! Принадлежность к неприкасаемым нельзя отменить браком с брахманом! И может, мы все-таки сначала займемся решением более актуальных проблем? Сама знаешь каких! А потом уж, Ганди, можно будет «изменить самих себя, чтобы и мир вокруг изменился»!

Гита засмеялась:

– Точно Ганди? Ты уверена, что это изречение не Триведи придумал?

Салони тоже весело расхохоталась:

– Какая ж ты язва! Боже! А обычно все обвиняют в этом меня.

– Когда следующее заседание панчаята?

Она пожала плечами:

– Без понятия, но я спрошу у Саурабха.

– Хорошо. Кажется, у меня есть идея. Если нам удастся добиться для Кхуши места в совете…

– Гита, даже не мечтай. Кастовая система стара, как Индия, а мы, ко всему прочему, еще и женщины, если ты забыла.

– А что ты там говорила про «исполнителей кармической воли»? Ты недооцениваешь деревни. В городах вечно происходят какие-нибудь замесы, индуисты и мусульмане идут стенка на стенку, убивают друг друга, а у нас ничего подобного нет, правда же? Если мы можем уладить религиозные противоречия, значит, и с кастами должно получиться.

Салони торжествующе подбоченилась.

– О-о-о, – протянула она, – теперь понятно, откуда эта проповедь о вселенском равенстве! Нам в деревне нужны мир и благодать, чтобы никто не крякнул, когда ты с Каремом… – Она выпятила губы и три раза чмокнула воздух.

– Фу, как пошло! – возмутилась Гита.

– Пошло?! Тебе что, пять лет? Это не пошло, это секси! – пропела Салони, и английское словечко прозвучало так порнографически, что Гита испуганно огляделась – не услышал ли кто чужой.

– Всё, я пошла, – отрезала она.

– К Каремчику?

– Заткнись.

– Да я же просто пошутила.

– Мне не нравятся твои шутки.

– А мне не нравишься ты!

Это был один из немногих киношных диалогов, которые Гита знала на английском, как и все, – он оставался популярным, хотя фильм «Куч куч хота хай»[143] вышел уже давно. Незадолго до своей свадьбы Гита посмотрела его в кинотеатре. Она ходила туда с Салони вопреки протестам Рамеша. Отношения у них тогда уже были напряженные, но фильм поставил обоих в патовую ситуацию: нельзя же было затевать открытую перебранку в зрительном зале. В итоге фильм понравился им обеим – как и всей Индии, и по молчаливому соглашению на обратном пути Гита и Салони не заговаривали ни о свадьбе, ни о Рамеше. Они все же заспорили, но о кино – о том, насколько реалистичным можно назвать поворот сюжета, когда бывший любовник возвращается сразу после того, как уходит главный герой, и после этой перепалки разошлись, хором пробормотав на прощание что-то вроде «до скорой встречи», а встреча состоялась через годы.

Зато теперь они с Салони снова нашли друг друга. Салони и Карем стали для Гиты островками спасения в разбушевавшемся вокруг море дерьма, в котором волнами на нее накатывали убийства, изнасилования, шантаж, и Гита время от времени выныривала у этих островков с чувством облегчения, не сказать счастья. За долгие годы она свыклась с одиночеством, и оно было теперь для нее как парализованная рука – тяжелое и бесполезное бремя, но при этом часть ее тела. Она таскала обременительный отросток с собой повсюду, не могла от него избавиться, хоть это и означало дополнительную нагрузку, которая приходилась на другие конечности. И вдруг оказалось, что паралич проходит, рука действует в тандеме с другой, ее можно использовать, она уже почти не мешает. Гита поймала себя на том, что насвистывает, а в следующую секунду замолкла и резко замерла, потому что увидела, кто ждет ее на крыльце.

Рамеш никогда не был таким уж привлекательным мужчиной, и сейчас, когда он встал со ступеньки ей навстречу, Гита подумала, что многое изменилось за прошедшие пять лет, но этот факт остался неоспоримым.

23

Рамеш ей улыбался. Взгляд его был рассеянным, смотрел он куда-то вбок и руку протянул левее Гиты.

– Гита? Я знал, что это ты. Как в той песне, которая тебе нравилась: «Даже если закрою глаза, узнаю тебя по шагам».

Он переврал слова, но Гита была слишком потрясена и не верила собственным широко открытым глазам, чтобы его поправить.

– Ты не можешь здесь быть.

– Нет, это я. Во плоти. – Он раскинул руки, словно преподносил ей самого себя, как сомнительный приз. В правой руке у него была белая трость.

Осторожно приблизившись к крыльцу, Гита поняла, что он слеп.

– Я сказала, что ты не можешь здесь быть.

Если Фарах услышит о том, что Рамеш жив, что она не сняла кольцо из носа, ее, Гиты, линия защиты рухнет. И одновременно рассеялись большие надежды на Бандита как на сторожевого пса. «Где шляется этот кобель?» – мысленно возмутилась Гита.

– Давно ты здесь? Тебя кто-нибудь видел? – спросила она.

Рамеш поднял трость с горестной улыбкой:

– Откуда мне знать?

Но Гиту заботила вовсе не его слепота.

– Идем в дом! – прошипела она.

Рамеш не двинулся с места.

– Поможешь мне? – спросил он так тихо и жалобно, что ей захотелось его ударить. Тем не менее она грубо схватила его под локоть и открыла перед ним дверь.