Королевы бандитов

Как только родители Гиты разослали приглашения на свадьбу, Чут и К?[147] (как Салони обозначила для себя алчное семейство клопов-кровососов) выкатили требование о приданом. Чут клялся Гите в любви и лгал ей об отказе от приданого, а тем временем К^о вымогала у ее родителей золотые украшения, скутер, предметы мебели, кухонные приборы, телевизор. Финальным пунктом в списке был настоящий серебряный поднос с горкой наличных, предоставленный отцом Гиты. Родственники жениха требовали также обслужить их на свадьбе по первому разряду, обеспечить напитки и еду лучшего качества, чем семье невесты. Родители Гиты, оказавшиеся в безвыходном положении, выполняли каждый их каприз: переводили деньги, оплачивали покупки и услуги, заложили дом, набрали баснословных кредитов. У них не оставалось выбора: приглашения-то уже были разосланы, и отмена свадьбы опозорила бы Гиту. А поскольку ей предстояло провести свою жизнь с Чутом и К^о, ее родители взяли с Салони клятву, что она Гите никогда ничего об этом не расскажет. «Нельзя, – говорили они, – чтобы Гита вошла в дом мужа с гневом и обидой». «Именно так и должны поступать родители ради блага своих детей, – уверяла Салони мать Гиты, укладывая собственные свадебные украшения на весы в ломбарде. – И мы поступаем так с радостью, потому что это вовсе не жертва, а забота о родной дочери».

«Хренотень это собачья, а не забота! – вскипала от гнева Салони. – Гребаная хренотень». Потому что родители Гиты не видели дальше собственного носа – они молились лишь о том, как бы не сорвалась дочкина свадьба. «Если мы выдадим ее замуж, все будет хорошо». Никого не волновал вопрос, который казался Салони самоочевидным: если Чут и К^о устроили такой бессовестный шантаж до свадьбы, чего от них можно ждать после? Есть ли в Индии хоть одна деревня, где какую-нибудь новобрачную не сожгли живьем из-за того, что не все условия договора о приданом были выполнены? Нет, Гита никогда не будет в безопасности рядом с таким мужем.

Салони, все это понимавшая, старалась открыть Гите глаза на Чута и К^о, но так, чтобы не нарушить слово, данное людям, чью соль она ела большую часть своей жизни. Она хотела, чтобы Гита увидела семью жениха такой, какой та и была – пережиток старого индийского общества, замшелые ископаемые, которые под лозунгом традиционных ценностей терроризируют людей, потому что ископаемому-мамаше удалось исторгнуть из своего светлейшего лона два жалких пениса – Чута и его брата. Но одного поджаренного пападама хватило, чтобы Гита нацепила на себя розовые лошадиные шоры, сделавшие ее такой же слепой, каким стал Чут.

И теперь у Салони возник непрошеный вопрос: что, если эта история с шорами повторилась?

– Ох, мать вашу, нет! – вырвалось у нее к вящему удивлению группы заемщиц. – Фарах, за мной!

– Куда? Зачем?

– Надо проверить, что с Гитой.

– Да плевать мне на нее, – фыркнула Фарах. – Возьми с собой кого-нибудь из них, – кивнула она на близнецов.

– Мне что, напомнить, как ты обязана Гите? – надвинулась на нее Салони. – Вам всем напомнить? Меньшее, что ты можешь для нее сделать, это пойти сейчас со мной!

Через минуту они шагали по улице. Вернее, Фарах то и дело срывалась на бег, чтобы догнать Салони, которая при ее габаритах мчалась как угорелая. На светлой коже Салони полыхал гневный румянец, во взгляде клубились грозовые тучи, и всем видом она являла собой человека, не расположенного к дружескому общению. Но в деревне она все-таки была личностью известной – невестка сарпанча[148] и сама член совета, – поэтому каждый, кто встречался им на пути, вежливо ее приветствовал, и Салони приходилось бросать в ответ торопливое «Рам-Рам».

Когда они, запыхавшиеся, уже подходили к дому Гиты, Фарах осенило:

– Мы не можем прийти с пустыми руками! Надо бы тыкву где-то раздобыть.

– Сейчас не время для гребаных тыкв!

– Уф. Ладно. Он тебе так не нравится, да?

– Он ужасный человек. Ужасный!

– Думаю, в этом плане у него тут полно конкурентов, – усмехнулась Фарах.

Салони покачала головой:

– Нет, я серьезно. Он… он… У меня слов не хватает!

– Эй, с тобой все в порядке? – озадачилась Фарах.

Салони уже стучала в дверь Гиты, мрачно отметив про себя дурное предзнаменование: чарпоя, на котором героически спал все это время Чут, у крыльца больше не было.

– Не знаю, – бросила она в ответ на заданный Фарах вопрос. – Спроси через пару минут.

К удивлению Салони, Гита открыла очень быстро. А чего она, собственно, ожидала? Что Гиту придется искать по всему дому и найдется она в шкафу, связанная и с кляпом во рту?

– Ох, черт! Сегодня вторник, да? – встревожилась Гита, но вид у нее при этом был вполне бодрый.

Салони первым делом оглядела ее на предмет синяков и не увидела ни одного – ни на руках, ни на лице, ни под волосами, которые были небрежно забраны в пучок, не такой тугой, как она носила обычно. Эта малозначимая деталь словно открыла Салони глаза на остальные перемены в ее облике.

– Что это, черт возьми, на тебе?! – выпалила она.

Гита оглядела свое оранжевое сари.

– Рамеш мне его подарил.